– А потому что нечего было оборачиваться, – сказал Олег и испарился, как вчерашний денатурат.
В этот самый неподходящий момент с дикими цензурными фразами в цех, как показалось Саньку и Егору, задом наперед ввалился Марат. Но на самом деле то, что они приняли за задом наперед, был Семен Николаевич Печёнкин, перекинутый через плечо Марата. Нет, он не был пьян или с жуткого похмелья, просто очень устал.
– Я тебе еще раз говорю, древляне жили на деревьях, а весь род Печёнкиных из кривичей! – кричал Марат, в такт постукивая затылком Печёнкина о низко висящие лампочки.
– Неправда твоя! – возмущался Печёнкин – То, что я сейчас нахожусь в такой неудобной позе, не должно ложиться пятном на весь мой род. И вообще, в нашем роду пятна на другом месте были.
– Знаем мы ваши пятна на лунном грунте, великие пятна Печёнкиных! «Об этом весь мир знает!» – сказал Марат, и только потом вспомнил, что не знает он никаких пятен, хотя вчера, в душевой сам лично видел у Печёнкина масляное пятно на лбу.
– Ты моих родственников не трожь, они были древляне, потому как не древесные, а древние, – проснулся Печёнкин и откусил кусок воскового яблока, свежестыренного из кружка любителей натюрмортов при цехе химической продукции.
– Ага, не древесные! Как же! А привычка по деревьям домой возвращаться у тебя откуда? И вообще, ты свою рожу в зеркало видел? Вылитый кривич, только нос – греческий, картошкой, – возмутился Орасян.
– Да откуда вам, евреям, знать, как кривичи выглядели? Вы кроме крайней плоти ни одной книги с собой не носите, – продолжил свою тираду Печёнкин, еще раз куснул муляж яблока и жизнерадостно утвердил – Антоновка!
Орасян недоверчиво посмотрел на него, взял яблоко, откусил большой кусок, сделал недоуменное лицо, выплюнул его обратно и, смачно выругавшись, заявил, что оно червивое!
Мухи не побрезговали червивым восковым яблоком и отложили яйца в платок Егору. "Что ж, нерест – есть нерест", – не обиделся Егор и продолжил наблюдение за неправильно лежащей латунной шестеренкой килограмма на полтора-два. Именно эта шестеренка всегда отвлекала Егора от реального мира своими грубо не заточенными краями и формой полуквадрата. Эту шестеренку даже когда-то хотели сдать в музей завода, фундамент которого, состоящий из одного кирпича, брошенного на дно заполненного водой котлована для того, чтобы посмотреть, насколько там глубоко, был заложен позавчера заводскими мальчишками. И именно Егор не позволил этого сделать, так как мечтой всей его жизни, а также жизней отца и деда, было сдать эту шестеренку в пункт приема цветного металла. Но ни дед, ни отец, да и сам Егор этого не делали, ибо ждали, пока латунь подскочит в цене.
Из транса Егора вывело состояние приближающегося голода. Егор и вся компания, находящаяся в цехе, задумались о столовой, чтобы что-нибудь выжрать. То, что продавалось в столовой (кассирша Машка не в счет, так как она шла без счета), есть было категорически нельзя, это можно было только категорически