Красная жидкость пахла портвейном и сигаретами "Друг". Это было объяснимо, вряд ли у Санька в крови могла быть кровь. «Часы "Полет" ему, кажется, тоже уже ни к чему» – подумал Егор, бывший друг Санька, который задержался в подсобке, чтобы добить тот проклятый ящик водки, который никак не добивался вот уже 40 минут. Он снял часы, рыгнул (воздух вокруг обогатился густым запахом перегара), поссал в углу и поплелся домой к своей толстой, но любимой жене, чтобы попросить добавки жареной картошки, а потом уснуть в ее огромных, с возрастом вялых и обвисших, но таких родных сиськах.
И только Иван Авраамович Сидоренко, старый козел (по словам уборщицы Элеоноры Павловны), ничего не слышал и не видел. "А мне похуй", – как обычно, резюмировал он засунув палец в банку с кильками. Кильки запаниковали и разбежались. Но, кроме Ивана Авраамовича, бегство килек никто не заметил. Он вообще видел много того, чего не видели остальные. Иван Авраамович работал на заводе алкоголиком, и за должность свою очень держался, ведь желающих подсидеть его на столь теплом месте было предостаточно – на эту должность претендовал буквально каждый второй.
В это время знойная кассирша Любаша, каким-то раком мозга почувствовавшая запах свежего портвейна, спокойно расписалась за Санька в зарплатной ведомости, почесала и без того расчесанную подмышку, улыбнулась и запихнула мятый трешник в позавчерашний бюстгальтер. Любаша действительно была знойная женщина, она очень любила почесывать подмышки и промежность, пока (как она считала), никто не видит. Еще она любила секс. И хотя уже давно не помнила, что это такое, не упускала случая рассказать выдуманную историю из своей половой жизни в разговорах с молодыми подругами. Также она обожала мед и желуди.
«Ну не свинья, а?» – крикнул Егор на местную дворнягу Жучку, наступив в только что наваленную ей кучу. «Опять ботинки мыть, потом сто лет сохнуть будут, а других нет!» – в сердцах выпалил Егор, кинул вслед убегающей дворняге камень, и, расстроенный, поплелся дальше. Желание выпить еще обострилось до дрожи в руках. Егор засунул дрожащие руки в карман, ощупал свежевынесенную с завода контргайку двенадцатого радиуса и немного успокоился.
В сборочном цехе за бутылкой растворителя, как, впрочем, и всегда, коротали вечер старший начальник смены Семен Николаевич Печёнкин и слесарь разряда: «Когда я пьяный, я еще не то могу!» Марат Орасян. Они опять говорили о высоком.
– Вот нас вчера наш начальник за каким-то фигом отправил на зачетные стрельбы, – возмущался Марат. – Представляешь? Обычных рабочих – и на стрельбы!
–И что? – вяло поинтересовался Печёнкин.
–И то! Не попал я никуда. За что и схлопотал выговор и право нести портрет Брежнева до такси и потом еще на третий этаж. Короче, не сдал я зачет. Но зато вот что я подумал. Прикинь, пришёл ты в тир, а стрелять вообще не умеешь. Тебе дают инструктора, у которого в кармане куча патронов. Ну, скажем, три. И ты делаешь так ртом – бзты-ды-дыщь, типа стрельнул. А он достаёт из кармана патрон, бежит к мишени и втыкает его прямо в десятку. Было бы прямовцельно практически!
–Да уж… – поддержал разговор Печёнкин.
–Безмолочно было бы, я б сказал, – припечатал Марат.
–Ага. Точно. А вот интересно, – вдруг оживился Семен Николаевич, – почему говорят: «Попал в молоко»? Разве были прецеденты? То есть, кто-то действительно в него попадал?
–А это, наверное, потому так говорят, что раньше мишени к ведру с молоком прикрепляли, – подхватил философские изыскания Печёнкина Марат.
– Но тогда бы говорили: «Попал в ведро с молоком», – возразил Семен Николаевич.
– Неа. А знаешь, почему? Они тогда мишени крепили с той стороны, где молоко открытое, а пульки в то время слабые были и до дна не долетали. Так что получается «в молоко», сам видел!
– А может, там с двух сторон от мишени висели краны, и из них молоко текло или, может, даже там коровы висели, и из них уже молоко струилось?
– Скорее всего, они ставили яблочко (говорят же: «Попал в яблочко»), а сверху подвешивали корову. Так заодно научились и говядину добывать!
– Нет, тогда бы говорили, попал в грудинку или в вырезку!
– Это потом стали так говорить. А сначала было: «Попал в говядину».
– Но так не говорят. Значит, все было по-другому. Молоко как-то само собой обволакивало яблоко. Яблоко плавало в молоке. А стреляли вниз, то есть, в пол.
– Получается, что так. Но зачем тогда корова? Непонятно.
–А корова была в землю закопана выменем вверх, – сообразил Семен Николаевич перед тем, как опрокинуть в себя очередной стакан растворителя.
– Зачем? – не понял Марат.
– А откуда молоко, по-твоему?
– Логично.
– Стоп,