Началось шумное весёлое переодевание, всегдашняя девичья толкотня.
Когда они спустились в рекреацию с прыгающими световыми пятнами цветомузыки, играл медляк. Парочки в дрожащем свете держались на разном расстоянии: кто на пионерском, кто на таком, что можно было схлопотать от студсовета.
Мару тут же кто-то дёрнул за рукав. Она обернулась: высокий, лохматый, с открытой улыбкой, кадык выпирает сквозь тонкую синтетику водолазки.
– Я не танцую, – резко сказала она.
– А зачем пришла? – удивился незнакомец.
– Стену подпирать. Говорят, у вас давно ремонта не было. Как бы не рухнула. – Маре хотелось сказать что-нибудь ещё столь же нелепое, но парень расхохотался.
На них оглядывались. Одна девочка, как показалось Маре, зыркнула зло. Наверное, считала своим этого долговязого.
– Ладно, пойдём, – она закинула ему руки за шею и сцепила замком. Маре отчаянно хотелось скандала.
ДИСКОТЕКА
Мару всё время швыряло к высоким. Даже у рыжего парня прозвище на районе было не Рыжий, а Длинный – эта характеристика была ярче, превосходила очевидную первую. Мара полыхала ненавистью, когда вспоминала о своём первом опыте. Перемежающиеся кровавые красные, бледно-зелёные – как то, что он выплюнул тогда на простыню, и ей пришлось лечиться, – синие и жёлтые яростные вспышки в дискотечном зале исходили, кажется, от неё, а не от фонарей на диджейском пульте.
Мара вспомнила – и горло высушил гнев. Они переминались с ноги на ногу под какую-то плаксивую мелодию, студент что-то шептал ей в ухо, она не могла ответить. Его плоть ожидаемо бруском вдавилась в её живот. Как же она ненавидела эти в секунду выраставшие бугорки под разъезжавшимся зиппером джинсов! Мара оттолкнула наглеца и резко пошла к выходу по прямой, задевая танцующих плечами и локтями, смещая парочки с орбит; ей вслед возмущённо шипели.
В коридоре у торцевого окна дымили. Она показала жестом слитых нижними фалангами и расходившихся на средних указательного и среднего пальцев: закурить. Ей тут же протянули сигарету. Кто-то щёлкнул зипповской зажигалкой. Из-за спины, с подоконника, вытянули тёмного стекла ополовиненную бутылку. Мара отхлебнула, но спазм ещё не отпустил её гортани. Красноватая сладкая струйка сбежала на подбородок. Кто-то – она различала только силуэты – потянулся слизать.
– Ты чё, мать! – услышала Мара. – Всё закрыто уже, тратишь драгоценное.
Ей освободили место на подоконнике, она села, ощутила спиной ледяное оконное стекло. Если надавить сильнее, рама выломается или нет? Интересно, осколки стекла застрянут в свитере или достанут кожу? Это очень больно?
Она тут же ощутила чью-то твёрдую ладонь на позвонках.
– Осторожно,