Но сейчас в ней ничто не отозвалось на ласку. Выжженная пустыня, опрокинутое у колодца жестяное ведро. Пустая змеиная шкурка на пыльной дороге. Так она себя ощущала, Мара. Все те чувства, которых с трепетом ждёт в себе каждая девушка и которым в ней не дали расцвести, были умерщвлены. Единственное, что в ней ещё жило, была ненависть.
Она уже знала, что станет делать. Кружить им головы, обещать взглядом, распалять и срываться в последний, самый опасный момент. Сталкивать друг с другом, ссорить – и исчезать, пользуясь замешательством.
Раз за неё некому было заступиться. Некому было пожалеть. И не надо. Маре уже открылась её женская власть.
В СПИНУ
Маме никогда ничего нельзя рассказывать. Написав эту фразу, Мара тут же вспомнила Петелькину маму, которой как раз можно было рассказать всё. Почти.
Они любили собираться у Петельки после уроков. С порога девчонок встречали запахи домашней выпечки. В квартире было тепло не только от духовки. Петелькина мама и сама была уютной, и любила «посплетничать» с её одноклассницами.
У неё была рыжая грива колечками и покрытые вишнёвым лаком остроконечные ноготки. Как у Петельки – только у девочки лак был светло-розовый, чтобы не придирались в школе.
«Быть можно дельным человеком и думать о красе ногтей» – декламировала по случаю мама, но на Мару это не распространялось. Ни маникюр, ни косметика, ни высокие каблуки не были ей разрешены. Должно быть, много позже осенило Мару, мама чуяла опасность для старшеклассницы, росшей не красавицей, строго говоря, но всё больше приобретавшей какую-то провокативность во внешности. Мама как могла пыталась приглушить, затушевать эту – как бы сказать – «призывность» в дочкином облике.
Сексапильность, назвал это Женя. Он знал много этаких слов. Научил Мару им: «фелляция», «кондом» – на районе это называлось по-другому.
Однажды Мара всё же поделилась с мамой. Доверила ей самое тайное, самое сокровенное.
Она пережидала зиму 1982—1983 года, чтобы после попытать удачу в Свердловске ещё раз.
Родители сочли, что там, на юге, под бабушкиным крылом, отбившейся от рук девчонке будет безопаснее.
Мама предварила её приезд письмом.
«Я не написала вам после переговоров, потому что в тот же день мы узнали, что Марина в Перми, а значит, скоро заявится домой, а после отправим её к вам. Мы с ней договорились, что о своих делах она вам расскажет сама. Надеюсь, она сказала также, что никто её никуда не отпускал, и мне её побег стоил многих бессонных ночей, слёз и невыносимых страданий… Здесь вся беда была в её нежелательном окружении…
Марину я оставила тогда потому здесь, что она была единственный взрослый – казалось мне – человек около меня. С которой я могла поделиться