Наконец они подошли к довольно крупному особняку, окруженному высокой изгородью. Перед входом на карауле находились двое солдат. Лейтенант ле'Монтье обернулся к Раулю и «мистеру суровость» и попросил сдать оружие. Выполнив просьбу лейтенанта, они прошли внутрь. Минуя двор с ровно выстриженным газоном и кустами причудливой формы, все трое оказались в губернаторской резиденции.
Обстановка внутри откровенно разочаровала Рауля, ибо напоминала интерьер богатых домов, к которым он привык в Париже. За исключением нескольких местных поделок на стене, выступающих в качестве декора, в остальном убранство ничем не отличалось от подобного помещения светского вельможи в самой Франции. Тем не менее, сейчас это меньше всего заботило Рауля, все его мысли были заняты предстоящей встречей с губернатором. За свою жизнь ему еще не приходилось сталкиваться лицом к лицу с людьми подобного ранга, и это приводило его в состояние неописуемого волнения. По своей натуре Рауль был волком-одиночкой, гораздо лучше чувствующим себя в полном уединении, а общество в целом и вышестоящие персоны угнетали его свободолюбивую натуру. Внезапно ему стало ни по себе. «А что, если стремление сбежать из Франции на встречу новой жизни и ярким впечатлениям были продиктованы ни желанием «оживить» свою жизнь, а стремлением изолироваться от общества, от лживых и лицемерных правил высшего света, избавить себя от необходимости подчинения людям, которых он презирал в душе?» – промелькнуло у него в голове. Рауль невольно вздрогнул. «Ведь нет никаких гарантий, что здесь, будучи зажат в тиски устава и приказов, он не окажется вынужден терпеть и подчиняться тем же людям, от которых стремился убежать, но только еще менее образованных и не обладающих элементарными нормами приличия. Может решение покинуть Париж было слишком поспешным» – тревожно подумал он.
«Мистер суровость», словно ощущая переживания своего молодого друга, подошёл к нему и положил руку на плечо.
– Не забывай, у тебя прекрасный задел, не теряйся и будь собой.
Эта, банальная на первый взгляд фраза, принесла Раулю облегчение. Спокойствие и хладнокровие, исходившие от «мистера суровость», словно передались и ему.
– Спасибо старина, ты даже представить не можешь степень моей благодарности за всё, что ты сделал