Минуту спустя «мистер суровость» и плотник уже находились в трюме и рассматривали три сквозные пробоины правого борта. Две из них находились в кормовой части и на комфортном расстоянии от линии океана, а вот третья – недалеко от носа, и от линии воды ее отделяла не более одной ладони взрослого человека, что в момент сильного зарывания в воду носа судна приводило к заливанию примерно пол ведра воды. Плотник со свойственной для людей его профессии скрупулёзностью осмотрел пробоину со всех сторон и поморщился.
– Да не тяните уже, – не сдержался «мистер суровость».
– С одной стороны пробоина не такая серьезная, но то, что она в самой носовой части и сопротивление воды будет максимальным, да еще учитывая нашу скорость…
Плотник почесал лоб.
– Заплатку я конечно поставлю, но желательно хоть отчасти облегчить вес, чтобы поднять эту дырень подальше от воды и надеяться, на отсутствие сильного волнения.
– Отлично, занимайтесь, а я посмотрю, что можно сделать, – невозмутимо произнес «мистер суровость» и направился к палубе.
Выбравшись из трюма, он тщательно осмотрел правый борт и поврежденные орудия, а затем подозвал главного канонира.
– Выбросить за борт, – произнес он, указывая на разбитые пушки. Старший канонир утвердительно кивнул и прикинул норму зарядов, от которых так же можно было избавиться.
«Мистер суровость» внимательно посмотрел на горизонт. Небо было кристально чистым, без единого облачка, не предвещая ухудшения погоды. Он пробормотал что-то себе под нос и оглянулся назад. Английский фрегат почти полностью скрылся из виду, а впереди зарождались сумерки озаряясь первыми яркими звездами.
Разобравшись с рутинными делами, «мистер суровость» вернулся на палубу и, отстранив рулевого, занял его место.
– Отдыхай, дальше я сам. Это касается всех, – громко произнес он, обращаясь к матросам на палубе. – Кроме дежурных, все свободны.
Раздался радостный гул, и за исключением нескольких человек палуба мгновенно опустела.
«Мистер суровость» с жадным упоением откинул голову назад и начал вдыхать легкий теплый бриз, обдувающий тело и развевающий волосы. Он с упоением созерцал багряное зарево заходящего солнца, с забвением прислушивался к шуму волн, разбивающихся о борт «Везучего», и с такой грациозностью и нежностью касался штурвала, словно это была рука любимой девушки. Казалось, каждая деталь делала его невероятно счастливым. Сейчас его невозможно было узнать: лицо благожелательно и избавлено от постоянного штампа суровости, тело расслаблено, а глаза источали искры молодецкой удали. В таком состоянии он встретил ночь, а затем и зачатки рассвета. Все многочисленные попытки со стороны рулевого сменить его остались безрезультатными – он настолько крепко вцепился в штурвал, что, казалось, никому его не уступит. Ночь пролетела для него словно мгновение, а он не то что не устал, а будто стал еще более бодрым и энергичным.
Последние звезды стали гаснуть в зареве