– Ты не хочешь на меня смотреть, потому что тоже это чувствуешь и знаешь, что я все пойму по твоим глазам.
– Ошибаешься, – бурчу я.
Краем глаза вижу, что он усмехается, и от этого у меня внутри все как-то странно трепещет.
Заканчивай, что начала, строго командую я себе, сосредотачиваясь на узле, но руки неумолимо дрожат.
– Мы продолжаем бороться с этим притяжением между нами, – говорит Смерть.
– Нет между нами никакого притяжения, – пылко возражаю я. – Ты мой враг.
– О да, между нами существует притяжение.
Я мрачно гляжу на него сверху вниз.
– Нет.
Танатос заглядывает в мои глаза, а потом медленно расплывается в улыбке.
– Оно существует. Ты тоже хочешь меня.
– Откуда тебе вообще знать, что такое желание? – сердито указываю я.
– Есть так много людей, которые жаждут и призывают меня, – говорит он. Жаждут и призывают смерть, хочет он сказать.
– Ну, я не из них, – хмурюсь я.
Его улыбка становится только шире, и от этого у меня самым возмутительным образом замирает сердце.
– Нет! Нет. Ты просто очень красивый, и только, – защищаюсь я.
Господи, я правда сказала это вслух?
Лицо всадника сосредоточенное и напряженное, а глаза, кажется, прямо светятся.
– Ты считаешь, что я красив.
Смерти больше нет нужды убивать меня – думаю, мои замешательство и смущение отлично справятся с этим сами.
Зачем я только это сказала?
Его глаза все еще горят, а выражение лица ставит меня в тупик.
– Скажи, ты не устала от всего этого? – Он кивает на руины Канзас-Сити. – Не устала от борьбы, войны, боли?
Господи, конечно, я устала, да еще как. На каждый город, который я спасаю, приходится по меньшей мере пять, спасти которые не удается.
– Разумеется, устала.
Устала до чертиков. Но это ничего не меняет.
Взгляд Смерти смягчается, теперь он говорит почти ласково.
– Тогда идем со мной.
В первый момент предложение кажется мне просто прекрасным – как рухнуть в постель после долгого дня.
Я заглядываю в глаза Танатоса, полные множества тайн. Их невероятно много, этих тайн.
– Пойдем со мной, – повторяет он.
Я могла бы. Хватит сражаться, хватит изнурять себя. Могу же я просто… уступить. Умереть я не могу, и мое тело никогда не познает истинного, окончательного покоя, но этот вариант кажется довольно близким.
– Мы с тобой будем бороться и дальше, – вслух возражаю самой себе.
– Почему бы нам не договориться перестать ранить и мучить друг друга? – не успокаивается он, будто бес нашептывает мне на ухо. – Мне нестерпимо видеть твои страдания, и я знаю, ты чувствуешь то же самое.
Мое сердце бьется все быстрее. Он говорит совершенно правильные вещи, эти сладкие речи и посулы убаюкивают меня.
Именно поэтому я, отпрянув, заставляю себя отодвинуться от него.
– Никуда