С именем тоже не заладилось. Лима категорически не желала на него откликаться, потому что мы так и не научились им пользоваться. В двух случаях из трех сбивались с Лимы на Лизу. В результате через пару дней таксодевка запомнила, что ее зовут Лиза и никак иначе. В дальнейшем такса получила множество других домашних прозвищ. Лизка, Лизавета, Лизок – это понятно. Лиза-Лиза-Лиза является эквивалентом «А ну, быстро ко мне, зараза такая!».
Такса, Таксеныш – ну а кто же она еще?
Малышка, Малышня, Маленькая – это мои упражнения в нежности. Лена тоже внесла свой вклад: Бубуся, Макака, Длинноносая обезьянка, Мармозетка. Всезнающий интернет сообщает, что мармозетки – это крохотные обезьянки, которые вызывают у людей только положительные эмоции.
Зайчиха – это, несомненно, эмоции от осязания нежнейших Лизкиных ушей. А Дорогая Гуся и Матушка Гусыня – следствие изящного вытягивания шеи для почесонов. Кикимора – щадящий упрек в случае неблаговидного поведения. О, вот еще одно имя: Скрипуха. Лизка с самого начала выражала свои положительные эмоции кряхтеньем и мелодичным поскрипыванием.
Время идет, и имен прибавляется. В последнее время я стал обращаться к повзрослевшей и потолстевшей таксе Мать и особо уважительно – Лизавета Николаевна.
То весело, то тоскливо. Рядом все время Большие-Свои, но Старшей-Самой-Своей нет. Я иногда забываю о ней. Рядом много новых мягких запахов, их можно таскать и трепать. Потом вспоминаю и начинаю искать. Снова отвлекаюсь на Больших-Своих и забываю. Хочу есть, и мне дают. Вкусно. Засыпаю. Просыпаюсь. Рядом Большие-Свои, и мне не страшно.
Что-то меняется. Снаружи Норы подступает темное и опасное. Это самый древний страх, Ужас Ночи. Я плачу. Мне нужна Старшая-Самая-Своя. Или хотя бы Другие-Свои. Но никого нет. Есть Большие-Свои, но они не защитят от страшного. Только тепло и запах Старшей-Самой-Своей. Плачу и плачу. И буду плакать, пока не придет Старшая. Она не могла меня бросить, это нечестно! Темно. Снова светло. Опять темно. Я очень устала плакать. Посплю и продолжу звать Старшую-Самую-Свою.
Я долго тосковала и искала Старшую, не помню сколько. Нет, мне не было плохо с Большими, наоборот, очень хорошо. За Ними очень интересно наблюдать. Они вели себя по-разному. Он надолго исчезал на охоту, а Она все время была со мной. Я стала думать, что Она и есть Старшая-Самая-Своя, только другая. Потом все переменилось. Он стал со мной много играть, а Она уходила туда, куда мне нельзя. Но продолжала со мной спать.
Я не могла пойти куда хочу. Там была вредная преграда. Я ее кусала и царапала, а ей даже не было больно. Я стала просить Больших-Своих ее прогнать, но Они ничего с ней не могли поделать, потому что она твердая и холодная. Зато Они делали так, что я оказывалась высоко и сверху видела много интересного. А потом вдруг противная преграда исчезла, и я смогла быть везде. Тогда я стала ходить за Большими-Своими, чтобы не потеряться. И забыла, что надо плакать для Старшей-Самой-Своей.
Лизавета