Глаза и голос министра растерянности не выдали:
– Можете, милостивый государь, называть это шпионством, если вам угодно, только мне предпочтительней иметь дело с честным, разумным осведомителем, во благо вашего правителя и вашей страны, повторяю.
Каракорич-Рус резко поднялся, не спросив разрешения у хозяйки, как требовал того этикет.
– Суть от замены терминов не меняется, граф. Я вынужден распрощаться с вами.
Графиня закусила губу, нервно перебирая ручищами грязную посуду на столе. Министр, не теряя самообладания, указал властным жестом на стул.
– Присядьте, сударь. Я ещё не всё изложил… Вы солгали моему государю, сказав, что батюшка ваш был в плену у французов. На самом деле он был арестован русскими и выдан прусской комендатуре за убийство союзника, немецкого офицера, – глаза пасынка Вильгельма Нессельроде округлились от негодования. – Понимаете, он лишил жизни немца! Без всяких оснований. Трибунал приговорил Петра Борисова к расстрелу, заменённому тюремным заключением. Борисов из-под стражи бежал. Ваш повелитель не ведает, что его секретарь – сын преступника и сам преступник, поскольку скрывает правду.
Дмитрий, повиновавшись жесту хозяина дома, во все глаза смотрел на обвинителя, пока тот говорил, потом опустил голову:
– Я не знал…
Юный советник и второй секретарь правящего архиепископа вдруг стал похож на провинившегося мальчика.
– Теперь знаете. Советую вам подумать над нашим предложением. Карета вас ждёт.
– Может быть ещё чашку кофе? – как ни в чём не бывало спросила графиня.
Глава IV. За минуту до беды
Отслужив вечерню в придворной Конюшенной церкви, епископ возвратился в Лавру. Усталую свиту отправил по койкам. Заглянул в комнату второго секретаря. Тот ещё не возвратился с ужина у вице-канцлера. После прогулки в Летнем саду они виделись мельком. Пётр Негош по просьбе Нессельроде отпустил своего советника на весь вечер. Милутинович лечился от простуды у себя под одеялом русским национальным напитком. Видимо, подлечился основательно, так как прислуга слышала пение из-под одеяла, пока больной не уснул.
Господарь, сменив иерейское облачение на лёгкую рясу, расположился в кресле у окна. Белой ночью без лампады особенно читался Пушкин. Томик его стихотворений, приобретённый в Варшаве по пути в Петербург, всегда был под рукой. Раскроешь