Однако стоило Дмитрию Ивановичу схватить мужика за рукав, наглец оскалился, распахнул на грязную шубу, выхватил из-за пояса кривой нож и занес его над грудью князя.
Глава 7
Баба вывела Батюшку из кремлевских ворот, немного поплутала с ним по узким улочкам посада, привела его в тесную избу.
– Проходи милый, – шепнула она ласково Ивану, пропуская его вперед себя в темные прохладные сени. – Проходи желанный мой. Снимай шубу, весна уж на улице. И шапку снимай. Снимай и к столу присаживайся. Праздник ведь. Светлый праздник. Радость-то, какая сегодня на улице!
К столу монах присел, однако шубу снимать не стал, хотя и жарко ему весьма было. Терпел Батюшка. Рубаха у него не та была, чтобы шубу-то в приличной избе снимать. Дрянная была рубаха. Может быть в другом месте она бы и сошла за приличную, но за праздничным столом да еще рядом с женщиной не такой уж плохой наружности, сидеть было лучше в шубе. Пусть телу не по себе, зато душе поспокойней. Вот шапку Батюшка снял беспрекословно и от предложенной кружки прохладного меда не отказался. Сначала не отказался из вежливости, а как попробовал, так не стал отказываться из-за вкусной сладости. Хорош был медок. Ядреный. Не в каждой избе такого сыщешь. Пьешь его, и ещё пить хочется. После третьей кружки почувствовал Иван свинцовую тяжесть в ногах, легкое гудение в голове, желание скинуть все-таки тяжелую одежду и решил больше к кружке не прикладываться. Однако баба подошла к нему сзади, нежно обняла за шею и почти насильно заставила выпить ещё. После этой кружки в голове Батюшки не только загудело, но и застучало, он захлопал недоуменно глазами, положил перед собой на стол ладони и упал на них не в силах больше бороться с усталостью и еще с чем-то. Без малого монах не уснул. Он бы и уснул, но хозяйка его растормошила. Она схватила Ивана за плечо и трясла до тех пор, пока Батюшка опять голову вверх не вскинул. Монах хотел улыбнуться хлебосольной хозяйке, однако той в избе не было. Стоял над Иваном лысый старик с обезображенным огнем лицом. Старик Батюшке показался знакомым, но вот вспомнить где они встречались, монах так и не сумел. Лицо старика было розовато-красным и совершенно безволосым. Ничего на лице не было: ни бровей, ни ресниц, ни усов с бородою. Страшное было лицо. Иван зажмурился, передернул плечами, а старик громко рассмеялся.
– Неужто не узнал меня, Ваня?
– Нет. А кто ты? – недоуменно вскинул вверх брови монах.
– А я вот тебя сразу узнал. Как увидел у кремлевской стены, так и сразу и узнал. Сразу Малашку за тобой послал, чтобы попраздновать тебя ко мне в избу пригласила. Хорошо она с поручением моим справилась. Ловкая она у меня.
Батюшка еще раз присмотрелся к собеседнику с обезображенным лицом, но как не старался понять, что это перед ним за знакомец такой старинный, так и не смог. Не признавал Иван старика, а тот перестал смеяться