Для нас это были первые трансфузии, и тут я впервые стала свидетелем реакции на переливание. Через двадцать минут после завершения процедуры у Олеси начался сильный озноб и резкий рост температуры. Медсестра как раз была у нас, она сходила за жаропонижающим, и Олеся заснула после насыщенного дня.
В тот период она вообще много спала и была слаба. У нее случались срывы при виде любого человека в медицинском костюме. Болел шов, мучил кашель, ей делали уколы, руки были в следах от катетеров. Кормила я ее едва ли не через силу, она почти не играла, разве что слушала книги, которые я ей читала. А еще – на подушке начали оставаться ее волосы.
В ту ночь я не могла заснуть. В отдельной палате никто не контролировал соблюдение режима, поэтому я села в кресло и впервые за месяц с небольшим позволила себе поплакать.
Чего мы добились за месяц лечения? На кровати спал ребенок, но совершенно не такой, каким я привезла его в больницу. Две биопсии, химия, все последствия… И чего ради, если даже диагноз не подтвержден? Динамики нет, показатели низкие, она и я морально раздавлены.
Потом я начала злиться за допущенную ошибку в диагнозе, но исправить уже ничего не могла, хотя друзья и родные, наблюдавшие за нашей историей в соцсетях, негодовали. Я снова начала думать о смене больницы, ведь мое доверие к нынешней было подорвано. Но сию минуту я не могла сделать ничего для улучшения нашего положения.
Я начала изучать курс иммунологии для студентов-медиков, чтобы понять, как работает человеческий организм, как на него влияет химия и на что обращать внимание в анализах, понять, по какому принципу подбирается лечение, что же такое эти самые онкомаркеры, алгоритм появления рака. Как ни странно, информация усваивалась хорошо.
Параллельно я общалась с друзьями по несчастью, которые лечились в Москве, в той больнице, которую я рассматривала в качестве подходящей для нас, назовем ее Главная Больница. Маму звали Валя, а ее сына – Федор, мы познакомились в соцсети. Их госпитализировали чуть позже нас, диагноз у наших детей был одинаковым. Мы как-то сразу нашли общий язык и делились друг с другом знаниями, схемами лечения и новостями. Схемы совпадали – протоколы и правда были едины. Я узнавала об условиях в Главной Больнице, о персонале и говорила, что, вероятно, и мы попадем туда. Более того, именно в этой больнице работал тот самый хирург, которого так нахваливал наш главврач.
Главной задачей тогда для меня стало восстановление Олеси. Следом нужно было дождаться диагноза, а после принять решение,