А потом заметили девчёнку,
В уголок прижали, заголили ей юбчёнку
И – по очереди… Бьётся, разметавши грудь…»
– «Ну, а вы?» – «Мы? Всяк сабе». – «Стучали?» – «Чуть.
Дверь нам не откроют, а ножом пырнуть –
Фу!.. Молчим. Свои родные дороги…
И ведь сволочи – девчёнковы же туфли
и с кого-то сапоги
Сняли, постучали как-то там по-хитрому –
Конвоиры мигом растворили
И, в обмен на обувь, – несколько поллитров им.
Тут же и распили.
Дом родной для них – в тюрьме ли, в коробке –
Середь бела дня. По улице. В Москве!..»
Выгасал костёр. Сереющею плёнкой
Угли верхние подёрнулись слегка.
Саня разживил его, подбросил сушняка,
А наверх – молоденькую цельную сосёнку.
Пламя вымахнуло красную лузгу.
С треском капала на угли смолка.
«Вы – сидели при царе?» – «У-гу».
– «И – за что?» – «А за листовки». – «Долго?»
– «Уж не помню, притупилась голова.
Месяца, должно быть, три ли, два».
– «Были в партии?» – «Нет, не был я, сынок.
Я – простой рабочий, токарь.
А теперь – десятку дали срок,
Во как!..»
– «А теперь за что?» – «Теперь, браток, я – вор:
Выносил с завода, продавал на рынке.
Жить-то надо? Ртов голодных хор.
С карточек с одних давно бы подвело{85}.
В месяц на руки семьсот, прикинь-ка.
На базаре хлеб – сто двадцать за кило.
До чего ни тронься – всё в сапожках{86}:
Тридцать пять рублей кило картошки,
Пожалуйста!
Проведёшь – хорош, а загребут – не жалуйся».
…Если это правда – что ж мне, волком выть?
Что пришёл я душу разрывать тут?
Крикнуть, перебить: «Молчите! Хватит!
Этого не может быть!»
Не уйти. Не крикнуть. Взгляда не отвесть.
Говорят так просто… Будто так и есть…
Этот сел за страшный грех недоносительства –
Не донёс на мать свою родную,
Что на кухне клеветала на правительство;
Тот сверло занёс на проходную;
Третий карточки подделал с голодухи,
Пятый выловлен десницею бухгалтерских проверок;
Кто-то сел за то, что слышал где-то слухи
И не опроверг.
Лишь еврей молчал, в огонь уставясь с горечью,
Да Егорыч рыжий. А сосед Егорыча,
Весь сложившись вдвое, подбородок о коленко,
Парубок донбасский, Павлик Бондаренко,
Смуглый и упругий, ловкий, как зверёныш,
Путь свой удивительный небрежно рассказал.
Начал от границы; в окруженьи отступал;
Бился за Орёл, за Тулу, за Воронеж.
И под Сталинградом побывал.
В танковой разведке он на мотоцикле
В сорок третьем к марту вырвался в Донбасс.
Наступать начальнички в ту зиму не привыкли
И держались