– Ты умрешь.
– Нет.
Сколько уверенности в одном слове, как жаль, что я ее не разделяла.
Пальцы на моем запястье ослабели, рука, схватившая меня, упала на траву. Я растирала запястье, на нем точно появится синяк. Через пару мгновений я снова потянулась к кофте.
– Ты же слышала, что он сказал, – зашипела Шанти.
Я в последний раз бросила взгляд на бледное лицо с вновь опущенными веками и продолжила делать то, что делала сколько себя помнила – спасать свою жизнь. Подняла кофту и тут же зажмурилась, все было в крови, слева мною была обнаружена рана от чего–то острого. Ровные края плоти разъехались и продолжили кровоточить, но не сильно. Это хорошо или плохо? Если кровь стала течь меньше, то это значило, что у Шелби ее практически не осталось? Или же, это хороший признак, и он означал то, что нечто острое не дотянулось до внутренних органов?
– Считай, что он умер, – сказала Шанти.
– Тогда считая, что и мы мертвы.
Дальше я перестала слушать Шанти, нашла нож, который Шелби забрал у меня ранее и подала его бухтящей у меня за спиной союзнице.
– Отрежь мне рукав, – попросила я.
Видимо, она поняла, что спорить со мной не было никакого смысла и быстро выполнила просьбу. Сняв рукав, я растягивала его как можно длиннее, но этого все равно было недостаточно. Шанти отрезала мне второй, я связала их между собой. Хорошо, что ткань эластичная, иначе бы мне не хватило длинны, чтобы перетянуть рану, завязать и хотя бы попытаться остановить кровь. Других идей у меня не было. Я не была доктором, и никогда не была у врача, чтобы понимать хоть что–то в спасении человеческой жизни. Мэри я не спасла, но она и не истекала кровью.
Я понимала, что рано или поздно кровотечение закончилось бы, но человек может умереть еще задолго до этого. А этому человеку умереть было нельзя. Не сегодня.
Шанти помогла мне, хотя дважды высказалась, что считает все это пустой тратой времени. Она придерживала бесчувственное тело, а я как можно быстрее обматывала его, стараясь прикрыть рану и стянуть края. Когда узел был завязан на левой стороне, Шанти просто отпустила руки, и Шелби завалился в листву, как мешок.
– Можно и поаккуратнее, – зашипела я, смотря на бледное лицо, которое даже в бессознательном состоянии хмурое и серьезное.
– Какая разница. С такими ранами и единственным лекарством, в качестве которого выступает твое сострадание, ему не выжить.
Я села на землю рядом с мужчиной, вытянула ноги и посмотрела на Шанти.
– Сострадание тут ни при чем.
– А что тогда? – спросила Шанти и села с другой стороны от умирающего билета. – Ты думаешь, он сдержит слово? Перед кем? Перед нами с тобой? Мы никто.
– Это может измениться. Нам необязательно всю жизнь быть никем.
– Сказки все это, – отмахнулась Шанти, но по ее растерянному взгляду было понятно, истинный смысл моих слов добрался до ее благоразумия.
– Не люблю сказки, – сказала я.
Шанти