Делия, с обезображенным лицом, слезла со стула и подошла к ней.
– Не плачь, мамочка!
Она обняла Оливию пухлыми ручками. Кейт выволокла своих детей на улицу и закрыла за собой дверь. За порогом она наклонилась к Адаму.
– Нельзя делать людям больно! Так делать нельзя! Ты меня слышишь?
Он заплакал. Было видно, что он сожалел о произошедшем и что, наверное, это было не нарочно, но он не знал, как это выразить и как перестать от злости бросаться на людей. И разве в этом он не походил на свою мать? Она понимала, какую боль причиняет окружающим: Оливии, Эндрю, самому Адаму, но никак не могла остановиться.
Когда Эндрю вернулся домой без четверти девять, она ждала его на кухне. Кейт не могла сидеть и просто стояла, обхватив собственные локти, словно в поисках поддержки. Эндрю, как обычно, был измотан поездкой. Он швырнул плейер на стол, не свернув наушники, хотя Кейт каждый вечер просила его так не делать.
– Привет, – коротко бросил он. – Господи, ну и денек! Да еще этот тиран… – он осекся. – Что-то не так? Дети?..
Она покачала головой. Дело не в детях. Во всяком случае, в том смысле, в котором имел в виду он. Она открыла рот, но поняла, что не в силах объяснить, чем же ее так расстроил этот день.
– Господи… С тобой все в порядке?
К собственному ужасу, Кейт поняла, что наконец, с двухлетним опозданием, плачет.
Прошло четыре дня. Кейт пережила их с невероятным трудом – непрерывный конвейер подгузников и рева. В субботу Эндрю был дома – Кейт никогда не бывала так рада, как при его возвращении вечером в пятницу, – и она уговорила его сводить обоих детей на прогулку. Точнее, она плакала до тех пор, пока он не согласился. С того дня, как она заплакала после похода к Оливии, Кейт открыла для себя слезы и использовала их во всех видах. Слезы злости, говорившие «не связывайся со мной». Одинокие слезы жалости к себе в туалете. Тихие слезы. Слезы, сотрясающие все тело. Слезы, заставляющие раскачиваться взад и вперед.
– На улице холодно. Не уверен, что стоит… – неохотно проговорил Эндрю, стоя в дверях с коляской Кирсти, на ступеньке которой пристроился Адам, уже начавший недовольно стонать.
– Все равно. Просто… – ее глаза начали наполняться слезами. – Просто уведи их, хорошо?
– Хорошо. Господи!
Они ушли, и воцарилась блаженная тишина. Кейт пила ее, словно лучшее вино. Кейт наслаждалась ей, слонялась по комнатам, пусть и усеянным игрушками и грязной одеждой: время в одиночестве было слишком бесценным, чтобы тратить его на уборку. Она уже собиралась сварить себе кофе, когда в дверь позвонили. Нет, это был не Эндрю – он уходил с ключами и уж точно даже ему было не под силу потерять их так быстро. Она открыла дверь. На пороге, одетая в мешковатые холщовые брюки и бесформенный джемпер, стояла Оливия.
На секунду Кейт задумалась, впускать ли ее, как будто все правила их дружбы на время перестали действовать.
– С Делией все в порядке? – спросила она напряженно и отступила, пропуская – но не приглашая – Оливию.
– Вернулась