Кейт, 2004 год
После случившегося Оливия стала приходить каждое утро к восьми, после того как Эндрю уходил на поезд. Ее появление, в длинном шарфе и с охапкой самодельных сумок, было бальзамом на душу в трудный день. Она знала то единственное положение, которое уменьшало громкость сумасшедшего воя Кирсти, она умела заставить Адама перестать катать по руке Кейт игрушечную машинку, колеса которой впивались в кожу. Она оставалась до середины дня, потом надевала кардиган и уходила на телестудию работать в вечернюю смену. В свободные от работы вечера – Оливия работала на полставки, и Кейт чувствовала, что она не так уж нуждается в деньгах, – ей хватало терпения дождаться Эндрю, возвращавшегося в девять вечера, накормить его ужином и расспросить об успехах в борьбе с Филом из бухгалтерии по поводу того, что считается допустимыми расходами на обед.
Но в первую очередь она была той парой рук, в которую Кейт могла передать вещи, детей, тарелки и белье, прежде чем со слезами благодарности скрыться в соседней комнате и закрыть за собой дверь. Рев затихал, словно сирена проезжающей скорой, запах подгузников и рыбных палочек ослабевал, и Кейт могла наконец распрямить затекшую спину и снова дышать. Ей, разумеется, приходило в голову, что Оливия слишком много для них делает. У нее едва оставалось время на себя – она только работала, помогала по дому Кейт или спала. Впрочем, она предполагала, что личной жизни у Оливии нет. Нельзя же бесконечно вязать или делать открытки своими руками. Возможно, она была рада любой компании. Да и в любом случае, когда твоя собственная беда настолько осязаема и пронзительна, трудно думать о ком-то еще. Если Оливия хотела приходить к ним, Кейт не возражала.
Странно, с какой легкостью ей нашлось место в их жизни. До того дня рождения, изменившего все, Кейт могла бы назвать Оливию в лучшем случае коллегой. Они время от времени вместе обедали, переглядывались на совещаниях, когда кто-нибудь из мужчин-продюсеров позволял себе неловкие сексистские высказывания, но никогда не были близкими подругами. Каким-то образом присутствие Оливии, которая первой оказалась рядом с Кейт, когда она упала, связало их вместе.
С рождения Кирсти прошло два года, и страна вела войну, но Кейт, когда-то так стремившаяся стать репортером и впитывавшая в себя любые новости, никак не могла уследить за событиями, протестами и гробами, прибывающими под государственными флагами. Она не вернулась на работу, потому что не удавалось найти человека, готового приглядеть за Кирсти. Даже когда она отваживалась выйти на улицу, Адам опрокидывал стойки в магазинах и закатывал истерики, если она не покупала ему какого-нибудь покемона, а Кирсти в коляске привлекала сочувственные взгляды, и казалось, что весь мир от нее отгораживается. В такие моменты было труднее всего видеть, как другие люди хмурятся при виде твоего ребенка. Ее душило желание защитить дочь, чувство стыда, ярость от осознания несправедливости всего происходящего.