Это могли быть мы. Клэр Макгоуэн

Неужели она уже тогда начала топать ножкой, будто упрямый ребенок? Утро, целых пять часов наедине с проблемами, казалось совершенно невыносимым. К полудню она одела детей для прогулки, натянув шапочку Кирсти поглубже, чтобы прикрывала лицо. Когда она была так укутана, люди не всегда замечали неладное. Девочка могла показаться обычной малышкой, а не ребенком, страдающим от… болезни, которой даже не было названия. Люди часто спрашивали, что это за болезнь, но Кейт не знала, что им ответить, и часто они смотрели на нее так, словно она – плохая мать и сама виновата, что не знает названия хвори, от которой страдает ее дитя. То, что можно назвать, можно и понять. Можно найти людей в той же лодке. Можно бороться. Но у них не было даже такой возможности. От чувства несправедливости Кейт хотелось иногда сжать кулаки и орать на людей.

      – Мы идем повидаться с Ливви, – сказала она Кирсти.

      Время от времени, пристыженная попытками Эндрю, Кейт пыталась с ней разговаривать. Иногда она замечала какой-то проблеск, ощущение тревоги, печали или даже радости, случайное хихиканье без причины, и тогда Кейт казалось, что дочь все понимает. Но не казалось ли ей? Невозможно понять.

      – Она не хочет, чтобы мамочка видела ее малышку. А почему? Нам ведь хочется это узнать, верно?

      Глаза Кирсти, голубые, как и у матери, уставились в пространство. Разумеется, она не понимала. Кейт ощутила ужасающий прилив нежности, и к глазам подступили слезы. Все это было несправедливо. И каждое утро она просыпалась, а улучшения не наступало.

      Адам сидел в гостиной и с неистовой сосредоточенностью собирал конструктор. Кейт всегда хвалила его: «Как здорово, милый!» Но втайне она тревожилась. Должен ли он быть таким нелюдимым, таким молчаливым? Он уже довольно хорошо говорил, но редко был многословен. Возможно, его просто оглушал шум и суета вокруг сестры, так часто оказывавшейся на краю гибели. Быть может, через несколько месяцев, когда он пойдет в детский сад, станет легче.

      – Собирайся, мы идем гулять.

      – Не хочу.

      – Ну, что делать. Надевай ботинки.

      Толкая перед собой коляску с извивающейся Кирсти и таща на ремешке за руку возмущенного Адама, Кейт направилась к многоквартирному дому, где, как она знала, жила Оливия. Ее никто не звал. Праведный гнев заставил Кейт нажать на кнопку звонка. Через стекло она могла разглядеть в прихожей чистый ковер и растение в горшке. Разумеется, отец Оливии позаботился о том, чтобы она жила в приличном месте. Кейт знала, что он был какой-то большой шишкой в правительстве, одним из тех безликих людей, что заседают в комиссиях и негласно решают судьбы миллионов.

      Кирсти заверещала писклявым голосом, который Кейт не выносила, а Адам тут же начал капризничать.

      – Я туда не хочу, мамочка. Не хочу! – канючил он.

      Его любимая фраза. Он был консервативным и неловко чувствовал себя в незнакомых местах или с незнакомыми людьми. Едва ли не боялся их, хотя Кейт и не представляла себе причин подобного поведения. Она отключилась от шума, производимого детьми. Она давно этому научилась. Происходящее не