– Фу ты, Бастель! Сгинь.
Сонно шелестит акация. Тучка набегает на Южный Крест.
– Хватит, ротмистр, – говорю я. – Идите спать.
– Что-о? – Жапуга сужает глаза. – Спать? Дуэлировать! Здесь и сейчас!
Он ищет свою саблю и со второй попытки находит в сместившихся ножнах.
Зачем я киваю, зачем соглашаюсь – не помню. Рука сама отталкивает барышню в направлении каменных ступенек вниз, к тропке в центр городка.
– Только без этих ваших фокусов с кровью, – покачивается на носках Жапуга.
– Я чту дуэльный кодекс.
Слова вязнут в сознании, как в патоке.
Чту… кодекс…
* * *
Уснуть больше я так и не смог.
Поворочался, потерзал пуховое одеяло, встал.
К маленькому окошку нумера прикорнула ночь, бледная, северная, плыл за стеклом туман или это Леверн плыл в тумане, снявшись с места, – все могло быть.
Чуть серебрились покатые крыши, у закрытой чугунными воротами арки темнел пустой шарабан. Тихо. Сказочно. Никого.
Часа два, наверное.
Я накинул мундир на плечи, зажег свечу, схлопнув шторы, подсел к письменному бюро.
Огюм Терст учил меня: «Появилось свободное время – приведи мысли в порядок». А нынешнее мое положение как раз этого и требовало.
Из-под крышки бюро я достал листы писчей бумаги, чернильницу и перья.
Офицер тайной службы записей не ведет. Даже тайнописью. Даже кровью. Даже если никто не может подглядеть. Мало ли что. Поэтому я рисую.
Виньетки. Узоры. Черточки.
Первой лист украсила виноградная лоза. Тонкая, в завитушках, с пятипалым листом. Виноградинки – черная мелочь – одна, две, три… шесть.
Я покусал ноготь.
Шесть месяцев. Полгода, значит. Меровио Штольц, первая жертва. И секретарь Громатов, его убийца.
А многочисленное семейство Штольцев? Они, получается, все живы? На них нападений не было? Похоже, нет. Сагадеев наверняка рассказал бы. Тем более, тогда фамилия не была под полицейским присмотром и, если не Громатову, то кому-нибудь другому ничто не мешало бы расправиться со всеми последовательно или разом.
То есть важно было убить именно старика?
Я нарисовал черный пожухший листик. Интересно. Увижу ли дальше хоть какую-то связь с другими и с самим собой?
Стоп. Не торопиться.
Иващин. Через три месяца.
Рядом с пожухшим листиком я вывел короткую кривую.
Сразу вопрос: почему такой перерыв? Белокурый опиумист Иващин был не в пример доступнее того же Штольца. Что мешало в то же время убить и его? В чем задержка? В исполнителях? Или в чем-то другом? Может, в отсутствии информации?
Я окунул перо в чернильницу.
Значок вопроса царапнул бумагу и тут же превратился в улитку, ползущую по своим делам.
Федор Иващин, кстати, был не глава семьи – третий ребенок, пусть и с правом прямого наследования. Могло ли у него быть что-то общее со стариком Меровио Штольцем? Встречались ли они? Может, интересовались одним и тем же?
Я вздохнул.
Приходилось надеяться,