Отец Меджнуна «Своей тоской от так себя пронзает, что костный мозг наружу вылезает.»
Века планеты повторенья, здесь Низами, и Пушкин весь, и я безвестное творенье, что в двадцать первый вспрыгнул век. Вода живая, вот причина, она семья, от Бога глас, где женщина, а где мужчина…, что б уголёчик не погас. Там тень одна строкой короткой родник, песок, колючий вздох, надежда рифмы в стане кротком на перекрестье их следов. Косуля, птица, чай орлица, в когтях лоскутья принесла, аллаху надо помолиться, найдись родимый шабала. Благая весть не повинится, косуля трётся в путь пора, пока не спала багряница, а ночь покличет: чур – чура. В расщелине нашёл он сына, прости нагая сторона, но нет, пока он не мужчина, прилив, песчаная волна. Луна и море в путь уводит, прибой остудит иль убьёт и кувырком звезда со свода печали посох отберёт. Века плывут, звезду находят, мы все грешны в свои года, стучит судьбы нетленный ходик, чиста лишь юности вода. Любовный пыл и вот забродит, ключом кипит, где берега, кричи, моли, но час твой пробит, здесь злато спит и жемчуга.
Цыгане «Птичка божия не знает ни заботы, ни труда.»
Читать мы любим про Танюшу, о ней поэт слезу пролил, она терзала песней душу, цыганка…, в заговор чернил. А времена качаясь плачут, у нас аврал в двенадцать лет, цыгане требуют удачу, а табор затерял свой след. Земфира дочь святого мира она не ведает забот не знает кровь её кумира, судьба, ну сделай оборот. У прошлого всегда зарница, любовь, звезда поводыря, она листает лица, лица, а в зазеркальи лик царя, он кинул кость…, Алеко дремлет, в нём нет добра, он господин, ему б добраться до эдема, но стоп, вот нож… и он один.
Лейли в красе любви. «Лайли, Лайли соперница луны, Предмет благоговенья всей страны.»
Судьба с утра и в день не спросит, как разгораются сердца, я помню небо, просинь, сосны и ясный взгляд из под венца, сплелись ромашки стебель к стеблю и влас – сияющий прибой, что ветерок смеясь колеблет, и зайчик пляшет над губой. Она одна, но я робею, та буква, не любовь а мгла, и точки брызнув на аллею глядят в пустые зеркала. Гордец , не можешь смерть намерить, туда, где падает звезда, где перевозчик Лета мерит, дай рубль и в дальние года.
В садах лазурные восходы, в них девы глазки шалуны, а в волосах златые хорды и щечки вечные лгуны. Она мечтательна и томна, всегда у глаз на поводке, цыганок грозы вероломны, но вот свобода в их руке Она невольница законов, отец всегда её судья, кому невесту эту в жёны решает Шахна и семья. Поэзия все мысли предрешила, тут муза, музыка, слова, любовь бурлит на дне кувшина, а там судьба, -людей молва.
Салам из Багдада «Был юноша, украшенный богато Достоинством, и силой, и умом, Но бедствие созрело в нём самом…»
Глаза как бешенные угли, метались кудри, лёгкий стан, фамилию её погуглив я понял, дева та шаман. Она притягивает склокой иль тёплым летним вечерком за чашкой чая или соком, журчащим тёплым говорком. Я как медведь с губой пробитой хожу за нею на цепи, строку пишу в коварный свиток, о Лель, мне сердце окропи. Она меня в мечты