Как можно было ожидать, за законопроект выступил Гулькин. В конце своей длинной речи он напомнил, что противники вероисповедного законопроекта тоже грозили, «что нам достанется от крестьян за тот законопроект», но крестьяне, наоборот, «хвалили тех, которые голосовали за вероисповедный вопрос». «Вот где собака-то зарыта», – сказал кто-то справа, имея в виду, что обнаружились мотивы голосования Гулькина и по этому законопроекту.
Челышев «от имени крестьян» заявил, что те будут голосовать за принцип условного осуждения. Как можно было ожидать и тут, оратор от лица крестьян обратил внимание Правительства на отравление спиртными напитками как на главную причину, толкающую народ на преступления.
При третьем чтении выразительную речь против условного осуждения произнес Сторчак: «Почему это непременно нужно условное осуждение? Если я хороший человек, то я суда не боюсь. На что мне условное осуждение? Я прав, я никого не трону. Другое дело, если крестьянин крестьянина оскорбил – это ничего, а если дворянина, то, здравствуйте, напакостил, нагадостил, подают в суд и вдруг применять условное осуждение – я, мол, был пьян, простите, пожалуйста, сделайте милость. Члены Г. Думы все знают, что они неприкосновенны, это пока они сидят в Г. Думе. А что будет с вами, как вы придете домой, и вам набьют морду? Условное осуждение?».
Члены Г. Думы встретили эту речь дружным смехом, и выступавший следующим Марков 2 попытался их пристыдить за смех «над словами истинного сына народа», на что гр. Бобринский 2 заметил с места: «сам смеялся».
Партийная рознь заедает нашу Думу
Мудрую речь произнес гр. Бобринский 1, находивший, что сторонники законопроекта защищают его лишь из политических соображений.
«к величайшему сожалению, мы не избегли здесь той язвы, которая заедает нашу Г. Думу, той органической болезни, которой мы страдаем, той подводной скалы, о которую непременно рушится всякое пожелание, всякое доброе начинание, будь оно внесено Правительством, будь оно внесено кем-нибудь из нас: это наша постоянная и вечная партийная рознь. Под углом этой партийности ложно освещается всякий вопрос, и прения непременно вводят нас в совершенно другую область обсуждения, в которой поневоле приходится вращаться».
Указав на заявление 30 крестьян, оратор продолжал: «России, которая следит за нами и которая устала от наших распрей, совершенно безразлично, кто из нас бросит перчатку или поднимет эту перчатку; наши взаимные колкости, уколы, наше красноречие и споры, все это давно приелось, давно известно: мы нового ничего не говорим. Весьма понятно, что в крестьянских головах отзовется такая мысль: ах, опять началось политиканство. Оставим это и перейдем к более насущному требованию».
Если