Бет опомнилась: опять её язык оказался быстрее здравого смысла. Можно и не сомневаться, что кто-нибудь непременно передаст Беллингтону о том, что она обвиняла его в мужской несостоятельности.
– Что мне делать с соусом? – спросила она, опуская глаза вниз.
Впрочем, приблизиться к высокому искусству кулинарии ей так и не удалось. Возвратился месье Андре и свирепым тоном поручил ей мыть грязные овощи, чистить кастрюли и выносить помои. В чёрных очах ярким пламенем пылала лютая злоба, и Элизабет благоразумно поторопилась исполнять поручения.
Месье Андре был взбешен. Когда он ворвался к графу в кабинет, с уст его слетали лишь отдельные истеричные вопли.
– В моей кухне… моим топором…
Чарлз отложил в сторону счётные книги, в которые взял за труд заглянуть с самого утра. Он некоторое время, молча, наблюдал за гастрономом. Граф сразу догадался, что причина переполоха именно Бет.
Со времён дядюшки никто никогда не перечил месье Андре. Повар был о себе самого высокого мнения: покойный граф Беллингтон предпочитал всем кухням в мире – французскую, а всем поварам – месье Андре. Только не сведущий обо всём этом человек мог ошибиться, затеяв склоку с французом.
Чарлз ещё некоторое время наблюдал за метаниями повара по белоснежному паласу, а потом сказал спокойно и твёрдо:
– Вам нужно потерпеть всего несколько дней, месье Андре. Девушка не задержится у нас надолго.
Повар замер, потеряв дар речи, голова его несколько раз судорожно дёрнулась; он не поверил услышанному.
А Беллингтон спокойно продолжил:
– Ещё я хотел довести до вашего сведения, что не являюсь приверженцем какой-то определённой кухни. В еде я – космополит.
Теперь месье Андре хлопал открытыми губами, как рыба, выброшенная на берег.
– Ещё я хотел сказать, что всё в этом доме принадлежит мне, графу Беллингтону, ровно, как и кухня со всеми её топорами, – добил Чарлз повара последним, самым значимым аргументом.
Месье Андре вывалился из библиотеки почти раздавленным, и душа его наполнилась лютой злобой. Уж он покажет этой девке почём фунт лиха! Всё то время, что ей отпущено на ЕГО кухне, она будет молить, чтобы в сутках стало часов меньше, много меньше. Граф почти указал ему на дверь. Ему! Великому Маэстро гастрономии! И всё из-за смазливой потаскухи.
Повар лукавил перед собою. Оборотя гнев на шуструю бабёнку, он старался позабыть, что Беллингтон, как оказалось, вовсе не дорожит его талантами.
За окнами гудел ветер, играя в трубах протяжным свистом. Тонкая плёнка облаков быстро бежала нескончаемым потоком сквозь мерцавшие крупно звёзды.
«К утру наверняка надует снега…» – подумала тупо Элизабет.
Она клевала носом над огромной кастрюлей. Руки, сбитые и ошпаренные, превратились в ярко-красные куски некрасивой плоти. Они отказывались сражаться