Денис первым заметил вошедшего. Радостное оживление ушло с его лица, он испуганно взглянул на отца и быстро встал на ноги. Полина обернулась и тоже поднялась, сделав шаг навстречу Абросимову, замерла. Граф непроизвольно опустил голову, чтобы не смотреть в ее глаза, боясь, что не сможет противиться их колдовской силе, и глухо проговорил:
– Дети, оставьте нас.
Денис и Оленька немедленно подчинились и безмолвно вышли из гостиной, затворив за собою дверь.
– Я наконец нашла вас, – услышал граф голос своей неверной жены.
– Что вам угодно, сударыня? – с трудом выдавил из себя Абросимов.
В голове его сейчас не было ни одной путной мысли, там гулял вихрь, носивший какие-то жалкие обрывки слов, которые никак не хотели складываться во что-либо хоть сколько-нибудь цельное. Несмотря на то, что все время их разлуки он упорно гнал от себя раздумья об этой женщине, ему не раз представлялась их встреча. В этих мечтах легко находились нужные фразы, в них ему удавалось хранить холодную сдержанность, демонстрировать равнодушие и презрение к той, что так жестоко обманула его. Куда делись сейчас все эти фразы? Где та маска высокомерной надменности, которую он так старательно примеривал на себя и которая так шла ему? Он ощущал, что совершенно не владеет собой, не знает как держаться, ненавидел себя за это, но еще больше ненавидел ту, один вид которой заставлял его трепетать, превращаться из мужчины в безвольную тряпку.
– Мне нужно сообщить вам сведения чрезвычайной важности, – голос Полины звучал откуда-то издалека. – Я уже несколько недель разыскивала вас.
– Пойдемте в кабинет, там нам не помешают, – по-прежнему глухо проговорил Абросимов, избегая смотреть на Полину, и двинулся к угловой полутемной комнате с лишь одним узким окном, которая в силу своей удаленности от иных жилых помещений в доме была избранна графом в качестве кабинета. Полина последовала за ним.
С семейством Кнунянцев она рассталась в Вильно. Саркис Петрович, прощаясь, расплакался, горячо целовал ее руки, твердил, что графиня всегда может рассчитывать на его помощь, что теперь он ее верный раб до конца дней. Расчувствовавшийся Артур преподнес ей букет алых роз, неведомо как добытый им посреди зимы, и, начав торжественную прощальную речь, неожиданно всхлипнул. Голос его задрожал, Давидян пулей вылетел из комнаты и до самого отъезда не показывался на глаза предмету своего обожания, будучи не в силах видеть Полину в столь трагический для него час. Даже у угрюмого Арама покраснели глаза, и он с трудом сдерживался, чтобы не пустить слезу.
За него платье Полины оросили