– Это ещё за что?
– Вы вроде журналист. А не знаете своих тутошних героев?
– Не знаю. У нас теперь тут все герои…
– Ну, это же Никита Цуканов!
Тут Ника застыла. Цуканов. Это он, да.
– А, это который… ботан… витязя в тигровой шкуре наизусть читал… – сказала Ника, словно про себя. – Я его в последний раз видела в прошлом веке. Кажется… Ну, почти.
– Ну, бывают странные сближения! – выпятив широкие зубы, сказал Заяц.
– Нет, не пойду я на свекольник ваш, – сказала Ника, утирая влажный от пота лоб. – Я старая, некрасивая, скандальная. На меня смотреть противно.
– Ерундень какая. Ещё чего! А жена обидится… Или вы чего-то испугались? Да и какая вы старая! Вы по-московски шикарно выглядите!
– Да! Скажете тоже, – смутилась Ника, вытирая вспотевший лоб краем рубашки.
– Я вас буду защищать, – торжественно пообещал Заяц.
Ника криво улыбнулась.
– Ну ладно, я приду. Только ненадолго. И потом уйду, и не задерживайте.
Заяц подал руку Нике, так как был очень воспитанный, и, как будто бы щёлкнул каблуками тапок в знак своего восхищения.
Пока Ника ехала до Бабенок, на соседний хутор Апасово, ее бросало то в жар, то в холод. Только обещание просидеть тут до осени мешало ей тотчас сорваться и убежать. Но теперь уж он здесь. Теперь уж им придется поговорить. А как… да как карта ляжет.
Ника навещала в Апасово семью Бабенко, с которой хоть и не имела родственных связей, но дружила много лет. Пчеловод – старик Бабенко, громогласный хохол, и его тихая, как вербочка, жена Марина тоже любили Нику, как родную дочь. В Надеждино коров извели, ни одной не осталось, а без молока Ника скучала, ну, как в деревне без молока-то жить? Тем более, Апасово было разделено с Надеждино всего только железнодорожным переездом и кусочком леса, нещадно вырубаемым продажным районным лесничеством. Несколько лет назад Ника узнала, что весь окрестный лес, который, кстати, сажала её бабушка, ещё до войны, продан брянскому предпринимателю, и уже одно это было смешно. Брянских лесов мало им! Однако, сын этого предпринимателя лес рубил так, что за два года превратил его в пни даже в тех местах, где сотни лет шумели дубравы, а их в степном краю и так очень мало оставалось. В одной из дубрав сохранился реликтовый дуб, который в советское время обнесли цепями. Примечателен этот дуб был ещё и тем, что под ним, перед Полтавским сражением отдыхал гетман Мазепа. Так и называли его: дуб Мазепы. Ещё в Никину юность сохраняли и берегли дендрарий, который не смогли уничтожить немцы, а вот в девяностых он зарос и одичал. До прошлого года можно было видеть ещё кованые столбики Надежинского дендрария, не выдернутые блуждающими охотниками за цветметом. А как район стал приграничным, смародёрили и столбики. А до кучи вырубили столетние пробковые деревья, кедры, таёжные длинноиглые сосны и пихты. Ведь теперь лес с куском дендрария принадлежал тоже уже частным лицам. Проезжая по вырубкам, с которых не удосужились