– А… как жалко… – сказала Ника, отходя. – Отчего?
– Да рак! Болела, лежала… – И снова тётка Валька начала наступать, спотыкаясь, на Нику, вытянув руки с согнутыми пальцами.
Ника снова её обняла.
– И помянуть не на что, – утробно проговорил несчастный Толян.
Ника, вздохнув, уже по привычке, достала из заднего кармана шорт пятихатку и отдала тётке Вальке.
Та схватила, ещё раз обняла и пошла, разваливающейся походкой за гусями, верно ожидающими хозяев у колодца. Зачем Нике череп, они не спросили. Она была для них странной.
Привешивая на рябину череп, Ника услышала шелест шин.
В калитку зашёл Никита. Он был с пакетом из магазина.
– А я пиво принёс, – извиняющимся голосом сказал он.
– Я не пью, – не повернув голову, отозвалась Ника. – Тем более пиво.
– У тебя вон черешня поспела.
– Я не могу достать. Дерево пустое, это отсюда не видно, а муравьи изнутри перетрощили. Полезла, набрала полфутболки, а назад слезала и подломилась. Всё как с нами: сверху капремонт, а канализация гниёт себе, как говаривала Раневская.
Никита кинул пакет с пивом на землю, подошёл и охватил Никину голень, придерживая её, пока она прикручивала череп на проволочки.
– Зачем ты этого бабайку тут вешаешь? – спросил Никита.
– За надом. Знаешь, как они волнуются сюда лезть, когда череп висит?
Никита улыбнулся:
– А я и забыл, какая ты интересная, когда злишься.
Ника слезла, отряхнулась от чешуек древесного грибка и муравьёв, словно не услыхав её. Но внутри что-то запело от этих случайных слов.
– Чаю хочешь? Саган дайля есть.
– Белое крыло… давай, не откажусь.
Пока они пили под разломленной надвое недавним ураганом яблоней чай, «манитушники» врубили магнитофон с шансоном. Шансонье похабными голосами перекрикивали, кажется, постоянно работающую крупорушку.
– Вот что творится… Тут раньше тихо было, а сейчас… – вздохнула Ника, крутя ложечку в пальцах.
– Да… а теперь… жизнь! – согласился Никита, отхлёбывая из чайного бокала чай. – Ты зануда, оказывается… Я всё только и слышу от тебя недовольство. Бабка ты, Никулька, почти уже!
Ника не обиделась. Она только зашла в дом и вернулась, неся в руке маленькое зеркало.
– Это факт… Я старуха-процентщица, но вроде ещё ничего. Но ты посмотри на того, кто считает себя вечно молодым… вечно пьяным…
Никита обнял голову ладонями и будто смахнул с себя что-то.
– Отрезвлён теперича.
Ника вернулась в веранду и вскоре вынесла чёрный жестяной жостовский поднос и два бокала чая.
– А ты можешь крутить ложечку? Той рукой? – кивнув на протез, спросила Ника.
– Не-а. Но зато я уже привык. Всё же рука лучше. Со мною воевал резервист,