После завтрака. Дефне Суман

сил. Каждое утро непременно выходила из дома на прогулку – для здоровья. И спала еще не на первом этаже. Ее спальня была наверху, в комнате с видом на море. Теперь это спальня для гостей вроде господина Бурака. Выйдя поутру из дома, госпожа Ширин направлялась не на пристань, не на рынок, а шла пешком до самой площади Луна-парка. Как ни посмотри, расстояние большое. И дорога тяжелая, то в горку, то под горку. Однажды, дойдя до площади, госпожа Ширин села в фаэтон и поехала в казино «Виранбаг». А я и не знал об этом. Я сказал «казино», но теперь там от него одно название. Подают чай да кофе. В тот день госпожа Ширин вернулась с собачкой в руках. Купила ее у хозяина казино, вредного старика. В разговоре госпожа Ширин упомянула, что побывала в «Виранбаге», – так я об этом и узнал. А узнав, разволновался. «Помилуйте, госпожа Ширин, – говорю, – как можно ханым-эфенди одной ходить по таким безлюдным местам! Не надо так, прошу вас!» А она мне: «Садык, я каждое утро дохожу до “Виранбага” пешком, если хватает сил. А если не хватает, беру фаэтон. Волноваться тебе совершенно не о чем».

      Такой вот сильной и выносливой была госпожа Ширин. В молодости и даже еще раньше, когда мы были детьми, она вечно убегала по козьим тропкам в горы, в тайные пещеры и гроты. Я был младше ее, но не отставал. Как увижу, что она перешла каменный мост, сразу бегу от особняка вниз и хватаюсь за край ее юбки. Она ничего не говорила. Так мы и шли бок о бок. Но зачем? Куда? Что мы искали? Что находили в горах и в укромных кельях заброшенного монастыря? Не помню. Прошлое скрыто в тумане, что окутывает те горы. Мне даже трудно поверить, что теми детьми были мы с моей госпожой.

      Очень хорошо помню, что ночью после того дня, когда госпожа Ширин вернулась с утренней прогулки с черным щенком, было сильное землетрясение[20]. Как трясло, как шатало этот дом! Услышав, как в столовой зазвенел хрусталь в буфете, я бросился наверх. Темно было, как в погребе. Электричество отключено. Из-под земли толчки идут. Такой грохот! Я думал, земля и море нас поглотят. Господи, помилуй!

      Госпожа Ширин стояла наверху у лестницы, схватившись за перила, и дрожала как осиновый лист. Вместе с ней дрожало пламя свечи, которую она держала в другой руке. Должно быть, от этого света мне на миг показалось, что ее волосы стали золотыми. Глаза огромные, слово виноградины. Свет свечи слепил меня. Потом произошло нечто странное. Даже сегодня, когда я вспоминаю об этом, меня охватывает дрожь. Сказать язык не поворачивается. Госпожа Ширин, не отставляя свечу, потянулась ко мне и взяла за руку. Я уже и тогда был стар, руки мозолистые, кожа грубая. Ужасно я смутился, когда госпожа Ширин до меня дотронулась. А ее-то рука была очень мягкая. И прохладная. В детстве, когда я сосал мятные леденцы, казалось, что грудь становится шире. Такое ощущение было и в тот момент.

      Сколько времени продолжалось землетрясение? Газеты потом писали, что сорок пять секунд. Не верю. Внизу, в библиотеке, книги с грохотом падали с полок. Я взял у госпожи Ширин свечу, и мы спустились по лестнице. Щенок скулил где-то у двери. Я нашел его в темноте, поднял, сунул под мышку. Его била дрожь. Или это не он дрожал, а