–– Тебе что велено было?
–– Это же просто девчата, та лохматая совсем как Горд… они бы сгорели, отец.
–– Поэтому прежде этого ты должен был их убить.
Аяр вдохнул и не смог выдохнуть, в упор смотря на отца. Он точно знал, что не хотел, чтобы девочки сгорели. Но что делать, если князь сам попытается их зарубить? Тот сердито смотрел на них, на сына, на рассеянную по всему двору дружину.
–– И что же ты планируешь делать?
Княжич не ожидал такого вопроса и удивлённо посмотрел на отца. Он? Что планирует делать он? Он не подумал, он вообще ни о чём не думал, кроме того, что не хотел убивать. Растерянно оглядевшись, княжич так и не смог ничего придумать. Куда же их еще девать…
–– С собой на наш двор возьмём?.. – неуверенно спросил он.
–– Думаешь, их лучше нашим свиньям скормить?
Аяр вздрогнул и возмущенно, громко крикнул: «Нет!». Отцовский двор представлялся княжичу богатым и большим, там можно было бы приютить двух маленьких девочек. Пусть гусей пасут, да с куриц дань берут.
–– Ну раз из отцовских указов вырос, будешь теперь сам и за смерть отвечать и за жизнь. Считай, что ты за свой стол садишь, от своего куска ломти отрываешь.
Отец развернулся и оставил Аяра на поляне с двумя маленькими девочками. Тому снова пришлось тащить упирающуюся девчонку из зарослей. Колючие ветки царапали его руки и щеки, такие же царапины оставались на носу лохматой девчонки, но княжич всё равно её вытащил, посадил рядом с сестрой. Теперь они с ним будут.
В своём тереме отец всем дворовым запретил касаться чужих детей, всё возложив на старшего сына. Аяр отвёл им крохотную каморку при кухне, там всегда было тепло, и какая-нибудь кухонная баба нет-нет да оставляла что-нибудь съестное, хотя чаще княжич и впрямь делил свой хлеб на троих. Девочек он отмыл и переодел в прохудившиеся, кое-как заштопанные свои рубахи. Старшая Соловейка, маленькая, плотненькая, рыжая и конопатая девчонка с тёмными бровями и ресницами и впрямь была похожа на юркую птицу. Она оказалась чуть старше братца Горда – для неё минула восьмая весна. Младшая – худая и тонконогая Журавелька, темноволосая, беленькая, как сметана, осталась сиротой всего на шестую осень.
Обе они много плакали, ползали на заднем дворе, путаясь под ногами и совсем не хотели слушать княжича, бегали по двору, когда отец их мог увидеть и осерчать. Иной раз Аяр в отчаянии думал: ну что, поколотить их что ли? И единственной, кто мог дать совет, как быть и не побоялся разгневать князя Остромысла, была матушка.
В те дни она уже отяжелела, не могла ходить на заснеженный двор, а всё больше лежала горнице. Там она подозвала старшего сына рукой к ложу, он поклонился, упёрся лбом в материнскую ладонь.
–– Не печалься, мой славный княжич, мой Аярушка. Сердце у тебя доброе, ласковое. Оно тебя будет вести, не бойся его, слушай…
После