Какая отчаянная девица! Неужели она готова поведать старику о встрече со мной? Либо она совсем глупышка и не знает, что за подобные сказочки её могут предать аутодафе[10] за откровенную ересь… Либо она настолько доверяет своему исповеднику, что надеется на его снисхождение.
– Говорите, синьорина Розалия, – продолжал убеждать её старик, – я никогда не сомневался в вашей искренней порядочности.
Тяжело дыша, она некоторое время в смятении поглядывала на священника, не отпуская его сутаны из своих рук, а после тихо заговорила, ведая о причине своего прихода в церковь, – рассказывала то, что я без того успел услышать. Вскоре хронология её повествования подошла к самой увлекательной части – к той, где появляюсь я.
– И вот сердце привело меня сюда, отец мой, – продолжала она, усмирив дрожащие нотки в голосе. – Услышав шорох в исповедальне, я обыкновенно решила, что вы там… Но вместо вас там сидел некто, представившийся отцом Луиджи… Его тембр разительно отличался от вашего: бархатный, низкий, с лёгкой хрипотцой… Он был столь успокаивающий, сколь и будоражащий. А что он произносил, Господь, помилуй! Прегрешения мои он не воспринял за нарушение заветов, всячески стараясь убедить в обратном, а в ответах скользило нечто отталкивающее любого богобоязненного человека. У меня не хватит сил их повторить сейчас…
Задумавшись, синьорина смолкла, отчего я тихо ухмыльнулся. Уверен, что ей не хватит мужества признаться. Коварство Церкви столь изумительно, что одновременно с внушением веры в чудо и высшие миры она скептически наказывала всякого, кто смог соприкоснуться с ними. И благим будет простое причисление к потерявшим разум.
– Но самое ужасное содержалось не в словах, самое устрашающее таилось в его взгляде! Отец мой, его глаза… Они точно вспыхнули алым пламенем, озаряя мимолётным красным светом поистине дьявольское лицо! Это был не человек! Нечистый пришёл по мою душу! За грех, что я совершила…
Речь её была неспокойна и прерывиста; на щеке собралась сорваться очередная капля, но девушка смазала её платком, судорожно всхлипнув.
– Полно, дочь моя, – остановил её старик почти с комичной озабоченностью. – Не в согрешении суть…
– Тогда в чём же? Отец Августин, прошу вас, не молчите! – упрямо настаивала синьорина. – Скажите мне, что это лишь игра моего воображения…
Раздумывая над вопросом, священник ожидал, когда успокоится девичье дыхание, а после, положив руку на всё ещё дрожащую ладонь, метнул взор на распятие.
– Вспомни, дочь моя, про искушение в пустыне[11], что учит нас, творений Божьих, противиться злу и идти по пути праведному, – начал старик, перекрестившись. – Когда жизнь сталкивается с испытаниями, вера поможет тебе выстоять…
Ого, как интересно – старик не назвал синьорину выжившей из ума клеветницей!