Этого Кондрат оставить уже не мог. Такого не прощают! Сделал вид, что испугался, стал просить Ваську не говорить ничего. А тот, подлец, ещё торговаться начал. Мол, не скажу, да только это будет стоить… Эх Васька, Васька!..
Кондрат глубоко вздохнул, опёрся на лопату. Постоял так немного. Потом выпрямился. Долго оставаться здесь было нельзя. Хоть ночка и тёмная, да мало ли глаз да ушей по округе… Он тихо, но решительно ещё раз произнёс: "Аминь!", – и двинулся через кусты на поле, где оставил лошадь.
2
Прояснилось, ветер угомонился. На тёмном небе показались звёзды. Под их вопрошающим взглядом Кондрат поёжился. Устроился на телеге поудобнее, подгрёб под себя побольше сена. Лошадь шла спокойно, ровно, обречённо.
Хотел когда-то Кондрат порвать с прошлым, но никак прошлое его не отпускает. И вот он один, как перст, посреди поля. За поясом столько денег, сколько его отцу и не снилось… И зачем ему всё это? Для себя ему ничего не нужно. Односельчане, самые близкие, казалось бы, люди, которых знал с детства, с которыми ел, бывало, одной ложкой, отстранились от него. Когда стал Кондрат богатеть, они рассудили, и вполне справедливо, что честным путём таких денег не заработать.
Мечтал он когда-то отца порадовать, да не успел. И то: отец божий был человек, не принял бы этих денег, даже если бы дожил.
Ах, не в отца пошёл Кондрат! Тот был тихий, мирный. В церкви помогал на службах. Мечтал, чтобы сын его в подьячие выбился. А у Кондрата в жилах играла кровь каких-то предков-казаков, перебравшихся в эти края ещё во времена Разина, спасшихся от царского гнева среди староверов.
Иногда отец ездил в Урень, и тогда Кондрата оставлял соседке. У той своих пятеро. Кондрат среди них – самый младший. Бегали везде вместе. За грибами, за ягодами в лес ходили, на речку рыбу ловить, на озеро плот строить. Старшие ребята пытались опекать маленького Кондрата, но тот отбрыкивался, хотел всё делать сам. И стремился во всём всех обогнать. Добежать быстрее, прыгнуть дальше, ягод собрать больше… Во всём быть лучше других. И откуда такое стремление?! Ревниво смотрел Кондрат на других. И если у других появлялось то, чего у него не было, или если ему не удавалось опередить соперников, он очень злился, даже впадал в бешенство. Становился неуправляемый, словно что-то застило ему глаза и разум, и он готов был разорвать своих соперников на куски. Пока был маленький, над этими припадками смеялись. Потом, когда он немного подрос и сверстники узнали его горячую руку, стали Кондрата побаиваться. Только тятя мог с ним справиться, когда он был в таком состоянии. Да не силой, не угрозами. Ласково говорил ему простые слова, и Кондрат приходил в себя, начинал слышать и видеть, соображать, что делает.
Когда Кондрат немного подрос, тятя устроил его в церковно-приходскую школу. Настоял. Мол, безграмотный ты – как скотина у господ будешь, а с грамотой – уже как человек. Будут с тобой считаться.
Соседи не понимали отца. Мол, зачем