Сам хозяин, почти всегда пребывающий в дурном расположении духа, выполнив утреннюю важную работу, тут же удалился из полуподвальной комнатушки-спальни. Теперь его недовольный голос слышался в кладовой и направлялся на женскую половину дома.
Как замечательно быть адвокатом-тавуллярием! Свой дом, своя кладовая, свой повар, свои писцы, свои слуги. Сейчас накричится, выпьет вина, закусит белой лепешкой с медом и усядется в приемной дожидаться клиента. А уж если тот постучится в дверь, то можно быть уверенным – цепкий паук адвокат ни за что не выпустит из сетей хитросплетенных законов не то что худородную муху мелкого торгаша, но и жирнющего купца или даже навклира[33].
Как завидовал ему Никифор! Как мечтал со временем собрать для вступления в корпорацию нотариев-адвокатов тридцать номисм[34] и стать уважаемым в городе тавуллярием. А пока… А пока он только входит в корпорацию на правах писца тавуллярия, и, как младший член корпорации, не имеет даже права голосовать. Его удел трудиться от зари до зари, мерзнуть в холод, обливаться потом в духоту и зной и не иметь времени поднять голову, или почесать за ухом.
Многому уже научился Никифор у невыносимо противного тавуллярия. Мог бы и сам уже заняться составлением различных документов возле Особого Суда, что на ипподроме. А доходнее – возле Суда Моряков, который находился у бассейна и назывался в народе «суд фиалы»[35]. А к Суду Эпарха лучше не соваться. Могут избить и стражники и те, кому места у этого суда перешли по наследству. Он будет пользоваться спросом. Ведь византийцы так любят решать свои проблемы в судах. А у Никифора даже же есть купленные и тщательно припрятанные от хозяина сборники законов – и «Прохирон» и «Василик». И знания многих дел и документов уже имеются.
Хозяин не страшит Никифора. Многое знает о тавуллярии тайного и нелестного его писец. За такое могут и из корпорации выгнать. Взять хотя бы то, что хозяин вместо одного предписанного писца держит троих. А еще выправляет документы без ведома клиента. За это можно и головы лишиться. А еще… И еще…
Вот только страшно как-то броситься в бурю столичной жизни. Одному, без особых денег, друзей и главное – покровителя. Нужно еще подождать. Еще потерпеть. Ведь есть Бог на небе, а счастливый случай на земле.
О последнем с особым усердием молился Никифор, и Господь его услышал.
Как-то и не угадывался ни сразу, ни по истечению долгого времени случай в лице низенького, худенького и вежливого клиента даже в жару носящего гиматион[36] поверх шерстяного хитона зеленого цвета. Сам гиматион некогда был белого цвета. На нем с помощью многочисленных оттенков были выписаны складки. Но со временем эта визуальная хитрость не очеркивала достоинства одежды гордых