А однажды Тим стал взрослым. Как-то проснулся и понял: чепуха это всё, если ты заяц, тебе положено бегать, а не летать. Природа небось поумнее тебя, как она всё придумала, так и быть должно: зайцы бегают, змеи ползают, птицы – летают. А Крестовики над ним просто подшутили. Хотели, чтоб на опыте убедился: не бывает чудес.
Известным бегуном, как отец, Тим не стал – не хватило любви к бегу и желания быть первым. Зато он стал школьным учителем, преподавал выживание в лесу, предмет нужный и полезный.
В тот день на ВВЛ средняя группа сдавала нормативы. Галдя, дошли до Колючей чащи, выстроились у начала полосы препятствий. Тим обвёл всех взглядом. Приструнил длинного Яна, улыбнулся Полоскуну, напомнил Анике, чтоб в болото не лезла, по берегу обошла. C водобоязнью не шутят!
На Оскара, как всегда, старался не смотреть: было неловко. И жалко пухляка, и стыдно: с таким пузом в клубок не свернуться, не то что полосу пройти. От природы к полноте склонен, да ещё и ест всякую дрянь, над собой не работает. Он, Тим, тут бессилен. Ежонку только чудо поможет.
Тим скомандовал «На старт, внимание, марш!», щёлкнул секундомером. Все азартно рванули вперёд, штурмовать кусты терновника. Тим поскакал через взгорок напрямик к финишу, сел на пенёк. Ждал, вглядываясь в последнее препятствие – огромную кучу бурелома. Вот над кучей показалась измазанная грязью морда. Тим глянул на секундомер: ну, даёт Полоскун, десять минут три секунды! Да это же школьный рекорд! Поднял голову от циферблата, протянул лапу – поздравить чемпиона. Да так и замер, открыв рот. К нему, улыбаясь, бежал довольный Оскар.
По дороге домой Тим всё думал про чудесный рекорд. Ну что же, молодец ёж. Взялся за ум, перешёл на здоровую пищу, стал делать зарядку… Тим остановился, уставился на раздвоенную у корня сосну. Кому он врёт? Оскару никакая зарядка не помогла бы. Не та конституция, чтоб рекорды бить.
Тим поужинал, не замечая, что жуёт. Лапы сами понесли на чердак. Там, в деревянном сундучке, хранился белоснежный плащ. Заяц откинул скрипучую крышку, развернул шёлковую ткань. Три долгих лета провёл он тогда на обрыве, так и этак меняя длину разбега, угол наклона тела, натяжение крыльев. И неизменно шлёпался в воду. А потом сложил плащ в сундук. Выбросил, как отец говорит, дурь из головы. Перестал верить в чудо.
Ночью Тиму приснился папа-летяга. Они сидели рядышком на ветке старой берёзы, и летяга объяснял, хитро поглядывая: главное, сынок, – поймать ощущение полёта. Тому, кто знает, как летать, крылья не нужны. Вот закрой глаза и представь себе, что внутри открывается маленькая дверца. Она пропускает воздух, много воздуха, так много, что ты сам становишься воздухом, прозрачным, невесомым, бестелесным…
И Тим тут же почувствовал в груди эту самую дверцу, впустил в себя небо – и легко оторвался от ветки, поднялся над лесом, удивляясь, как же это просто. И при чём тут вообще плащ, глупость какая, полёт – он, оказывается, внутри. Вот про что говорили Крестовики!
Рано утром Тим вышел из дома и, рванув с места, понёсся к Кривому озеру. Встал