А тут ещё, недалече от неё обрушился почитай целый воз хвороста. Вайт привнес ещё заправки для костра, который на поверку не нуждался им поутру. Но, тем не менее, он как минимум справился с главным – поднял сестру из пут источавшегося сна.
Та недовольно привстала сызнова, опять обронив теплое покрывало с нагого тела. Слизел который как дымом потянул к ней руку, был тотчас одарен пощечиной, и, получив разящей заряд, с присущим хлопком разинул свои оливковые зрачки поверх белка, от выуживающего из сна, остро пробежавшегося по нему искрами недоумению. Она сжалась долговязой струной, подобрав колени, и по её согбенной мускулистой спине с выделяющимися бугорками хребта, прошлась новая кавалькада мурашек, которую она все ещё не замечала, устремив свой томный взгляд в густую чащу леса, в который окончательно опал и растекся налет молочной мглы.
Они не сразу смекнули до сути обманного маневра Клайда ввиду рассыпанного песка, над которым им пришлось ещё поломать голову, но уже спустя томительное время они, порыскав по распутью проселочной дороги, нежданно изыскали отпечаток сапога, который воткнулся в берег меж обрыва в ложбинку квашни трясины кювета. Проколовший землю мысок был маленьким, и одаривающий вниманием пустяки Вайт припомнил, что среди группы, назначенной на свиданья с роком, промелькнула приземистая зеленокожая девушка, которую он вначале признал за уродливого ушастого ребенка. Но уйти по пятам далеко им не уродилось. Они заплутали по тесной глуши, и искусанные гнусом и стеганные окружением, встретившись и с ловушками нейксов, остановились на полпути, к ним, выморившись на столько, что их не держали ломившиеся ноги. А когда расслышали вой куйнов, и вовсе затаились, и просидели в глуши до ночи.
Правда это не остановило похоть Слизела, который, уломал Канну лечь с ним, хотя та остро была не в расположение духа. Вайт покорно ждал в сторонке на стреме, хотя и сам не раз помышлял тем же, так, как и сама Канна, не желала никого другого кроме братьев. Их отношения зиждились и жили в подобном одиозном ключе много зим, и никто уже не считал это зазорным, отчего юродивость их семейства, с линии матери, только возрастало.
– Ты чего? – насуплено поднялся на локтях Слизел, испытующее рассматривая сгорбившуюся витком сестру, и ощупывая горящую трепещущую правую щеку, с очертанием жилистых розоватых фаланг пальцев, и крепкой дланью поверх бледной пульсирующей щеки.
– Будто самому невдомек… – огрызнулась она, прижимая колени к острому подбородку, а вскоре и опуская ореховые глаза к ним, отчего отведенная сплетенная, но растрепанная вороненная коса, вновь спала через жилистые плечи.
– Я бы не спрашивал, коли бы знал, – все так же недовольно ждал он, постепенно отнимая руки, от набухшего отпечатка на смазливом