Но все огни, как небесные, так и отдаленные, с неясной ему антипатией не касались её как прокаженной. Она точно отреклась от мирских заурядностей, став самолично величаво излучать свет, и небольшую дымку, подобно слабым эфирным лучам, исходившим от её неясной оболочки, очевидно скрывая, загадочную ауру нутра. Она, размеренно шагая обошла дальше, а закоченевший истуканом Гайт, только и мог, что следить за ней саднящими от не смыкания склерами, даже не способный проглотить упиравшийся комок в горле, то и дело, рассчитывая хотя бы поперхнуться чем разбудит сопевшего под боком Калиба. Который, заметя обстановку уж точно, утолит свою недовольство им, разрубив его пополам за такую халатность при дозоре.
А босая девушка в вороненном оперенье, тем, часом не опускаясь до шороха, пристала к огню и даже не отпустив тени на ближайшие стволы, и нависая над ним, долго метила в него клоакой за место лица, покуда Моз и Коуб, не шевелясь, лежа на боках, грели себе спины от последних отголосков, затухающих сиплым пеплом углей. Однако ж вдоволь набоявшийся неистово буравивший её Гайт, все же решился одушевиться, и, как на ново набрав студенного воздуха в окаменевшую грудь, собирался ей, что-то вымолвить. Но тут все же точно воскресший, чмокнув обрубая храп, сонливо поднялся Калиб…
Оруженосец с пеной у рта, прожужжал об этом поутру почитай всем, ещё не раз, но то, как девушка распалась на перья, и беззвучно растворилась в чаще свернув белоснежный отблеск, никого не убедило, инда Сотника, который тоже украдкой заметил её. Или вернее он подтвердил лишь оставшийся после неё всполох перьев.
Ворча себе под мясистый нос, день ото дня стареющий ратник, поднялся на затекшие колени звонко пошамкав не снятой кольчугой, и, с ленцой почесывая заднюю часть тела, обнаружил закостеневшего меловокожего Гайта, который зависнув в исступленном выражение, все ещё неотрывно смотрел на опустевшее место под сложенными в полукруг камнями, где только, что стояла безвестная кудесница, пришедшая как ветер, из непроглядных толщ леса, оставившая по себе лишь палые перья.
– Ты москита проглотил, иль чай на колючку сел? – отметив спавшие перья небрежно поинтересовался сотник, выпуская клубы обледеневшей влаги влажного дыхания, но видя молчаливое помутнее в его выпяленных до предела глазах, лишь пошловато усмехнулся, добавив. – Дуй спать Тощий, на сегодня с тебя острастки хватит.
Так дозор сменился, но не ночные странности. Хоть Калиб был великовозрастным и тертым, он иногда сам себе не мог сознаться, как он нестерпимо боится темноты и дежурства в беспроглядной опавшей на его плечи ночи. Он часто предпочитал иметь под боком компаньона, даже если тот и безмолвствовал, он всячески уводил желание: рефлексировать об экзистенциальности бытия; о подкравшейся старости; трепете неизвестности; аль о возвращении жупела всей мирадении Некроманта…
И