Оба вельможи учтиво поклонились друг другу; хотя они и не были друзьями, но питали взаимное уважение. Оба были люди благородные, и так как господин де Ла Тремуль, протестант, редко видевшийся с королем, не принадлежал ни к какой партии, то и в отношениях с людьми был чужд каких бы то ни было предубеждений. На этот раз, однако, приём его, хоть и вполне учтивый, был холоднее обыкновенного.
– Милостивый государь, – сказал де Тревиль, – нам обоим кажется, что мы обижены, и я приехал сам, чтобы совместно с вами разъяснить это дело.
– Охотно, – отвечал де Ла Тремуль, – но предупреждаю вас, что мне всё хорошо известно и, по моему мнению, вся вина лежит на ваших мушкетёрах.
– Вы слишком справедливый и благоразумный человек, чтобы не принять предложения, которое я намерен вам сделать, – сказал де Тревиль.
– Сделайте одолжение, я вас слушаю.
– Как себя чувствует господин Бернажу, родственник вашего конюшего?
– Очень плохо. Кроме раны в руку, которая не опасна, при втором ударе у него ещё задето лёгкое, и доктор подает мало надежды.
– Раненый в памяти ли?
– Совершенно.
– Он говорит?
– С трудом, но говорит.
– Так поспешим к нему, попросим его именем Бога, перед которым он, может быть, скоро предстанет, сказать истину. Я беру его судьёй в его собственном деле: что он скажет, тому я и поверю.
Господин де Ла Тремуль подумал минуту, потом, так как трудно было сделать предложение более разумное, он согласился.
Оба отправились в комнату раненого; тот, видя входящих к нему двух вельмож, попытался приподняться на постели. Но он был слишком слаб и, истощённый сделанным усилием, упал на подушки почти без чувств.
Де Ла Тремуль подошёл к нему и, дав понюхать солей, привёл его в сознание. Тогда де Тревиль, не желая, чтобы сказали, что он воздействовал на несчастного, попросил Тремуля допросить его.
Случилось то, что и предвидел де Тревиль. Находясь между жизнью и смертью, Бернажу и не подумал утаивать истину и рассказал обо всём точно так, как оно и случилось.
Де Тревиль только этого и хотел. Он пожелал Бернажу скорого выздоровления, простился с де Ла Тремулем, возвратился домой и послал сказать четырём приятелям, что ждёт их к обеду.
У де Тревиля собиралось самое лучшее общество, впрочем, все были противниками кардинала. Понятно, что за столом только и было речи, что о двух поражениях, понесённых гвардейцами его высокопреосвященства. Так как д’Артаньян был героем обоих этих сражений, то его осыпали поздравлениями, которых Атос, Портос и Арамис у него не оспаривали не только как добрые товарищи, но и как люди, которых хвалили так часто, что на этот раз они могли уступить ему свои доли.
Около шести часов де Тревиль объявил, что ему необходимо отправиться в Лувр. Так как время аудиенции, назначенное его величеством, прошло, то, вместо того чтобы войти с малого подъезда, он с четырьмя молодыми людьми расположился