Между прочим, Раскольников сознавал, что попади он чуть раньше в такую густопсовую сектантскую атмосферу, – и сам мог бы сделаться адептом подобной одержимости, воином позитивистского халифата с сурово сведённым переносьем, горящим взором и скальпелем наперевес, с мелким цинизмом в сердце… – если б не получил своевременную прививку. И этой прививкой была не домашняя набожность и не Закон Божий гимназического разлива; среди «химических душ» попадалось немало бывших семинаристов, шпаривших Писание страницами; его спасли – ладно, не спасли, но снабдили христианским противоядием – несколько строк Тертуллиана и Ансельма Кентерберийского. Шарясь в зарослях латинской учёности, он наткнулся на следующий беспримерный силлогизм. «Сын Божий распят; нам не стыдно, ибо полагалось бы стыдится. И умер Сын Божий; это вполне достоверно, ибо ни с чем не сообразно. И после погребения воскрес; это несомненно, ибо невозможно». Раскольникову буквально шлепком по затылку вправило мозги; и весь мир с шорохом развернулся вокруг него световым столбом. Так вот где Господь обретается – в невозможности. Такая точная нелепость, что и вправду не стыдно не понять её привычной логикой. Любое бытие – хоть космос, хоть душа человеческая – являются из этой невозможности немыслимым образом; потому не возможны, а действительны, не постижимы, а достижимы. И Боговоплощение – с непорочным зачатием и рождением не отверзая ложесн, и голгофская полнота человечности, и абсолютная смерть в полное воскрешение – чистое свидетельство безмерной мощи этой невозможной силы. Certum est – quia impossibile20. Тут же (шурша сутаной) подоспел Ансельм и показал, что на Царство Божие щуриться вдаль совсем необязательно: любая мысль, даже Бога отрицающая, полна актуальности Его присутствия. Пусть мыслит безумец в сердце своём, что Бога нет, – самой способностью отвергающего полагания он Богу обязан и Бога утверждает. Бог исполнен невозможности и легко переносит своё отсутствие: ubi te quaeram absenti21. Оcculta deus est an etiam verius deus: скрытый бог – ещё более точный бог.
Для Раскольникова Тертулиан и Ансельм стали крёстными отцами его второго – сознательного – крещения. И пусть восприемники – латиняне с тонзурами, – жили-то они ещё до разделения церквей. Ut, si te esse nolim credere, non possim non intelligere22.
Кто в любой редакции не способен был ничего уразуметь, так это такое тупорылое животное, как профессор Семендяев. Скрестив лапки на геморроидально отпяченном заду, семенил он по коридору и уверял Раскольникова, что тот смешивает категории правовые с этическими, – а сие неправильно.
– Ха-ха! – сказал Раскольников и придержал профессора за рукав. – Даже под эту пошлую дилемму вы заранее подкладываете правовой норматив. Petitio principia23 – вот на таком жалком жульничестве и основаны ваши заслуги.
– По мнению Ульпиана, – ответствовал профессор,