Если бы ты знала, милая девушка, сколько мне пришлось выслушать, пока твои юбки подметали в кладовой. У-у-у, только спроси Строжку о прошлом – и коса твоя поседеет досрочно, а пальчики задрожат алкоголически.
– Вы, если вымокли, – запыхавшись, продолжает камеристка, – оставьте верхние платья в прихожей. Я развешу хорошенько, не опасайтесь: просохнут еще раньше, чем работу кончите.
Строжка послушно закидывает габардиновый плащ на вешалку и расправляет складки; под ним на полу становится мокро. Я пропускаю слова камеристки мимо ушей и только расстегиваю куртку. Куртка довольно урчит, называет меня «настоящим дружищем». Не бросил ее одну, молодчина. Бруг – настоящий друг!
Дед, заправляя белую сорочку в коротковатые штаны, щедро обшитые карманами, критически меня осматривает. Это дается ему с трудом – с таким-то расфокусом.
– Ты бы, кхем, расчехлился как я, – морщится тот половиной лица. – А то ж у тебя и так наружность бандитская: волос чёрен, борода как смоль. А тут еще и куртка эта… Того и гляди – разбойник, а не цеховик.
«Чего сказал?!» – надсадно верещит куртка. – «Это стиль, это имидж! Изнанка черной души Бруга!»
– Какой цех, такая и наружность, – едко замечаю я. – Зачем давать людям ложное представление?
Камеристка тут как тут – с глазами цвета гешира с молоком, слегка красноватыми от недосыпа. Невинный румянец щек, аккуратный клинышек носа – всё это симпатично. Но мало кого красит серая косынка с лоскутком паутины, случайно подцепленным где-то впотьмах. Еще менее красят мозолистые ладони, воспаленные от мыла и порошка. Девчушка пытается их прятать, сжимать в кулаках на запыленном фартуке – но иногда забывает. Кажется, таких девиц и пишут на полотнах престарелые рисовальщики. С эдакими еще одухотворенными подписями внизу: «Дама в платке», «Портрет служанки» или вовсе как-нибудь загадочно – иногда инициалами.
Увлекался б я высокохудожественной мазней, так и называл: «Камеристка госп. Миртски, несчастна, служит жлобу за гроши».
– Извините, пожалуйста, что спрашиваю, – камеристка осторожна, как молодой заяц. Не удивлюсь, если хобби господина Миртски – перегибать палку с дисциплиной, – а вы из какого цеха будете? В нашем квартале Белое братство, вроде, порядком заведует, но вы на них не очень…
Девушка останавливается на полуслове, боясь ляпнуть лишнее.
– Не очень «что»? – хмыкаю. – Не очень похожи? Оно и неудивительно, крошка, ведь Белое братство – сплошь сборище расистов и фанатиков. А мы нет – мы цех порядочный и веротерпимый… Прямо-таки образцовый! Правда же, старик?
Щеки камеристки покрывает румянец. Строжка же ёжится и втягивает седую голову