– Наверху передохнешь, дружище, – отрезаю я. – Как нога?
– Как чужая, – Лих поднимает взгляд к своду шахты и шумно вдыхает. – Голова кружится… Пусти посидеть, а.
– Не-не-не, хитрец, – фыркаю я. – Ты сейчас отключишься, а мне тебя волоком тащить? Ты это, глаза не закрывай.
– Ладно.
– Смешную вещь хочешь? – не нахожу ничего лучше, чтобы взбодрить Лиха.
– Ну?..
– Внимание, анекдот. Закончился бой. Смертельно раненый респ лежит в лазарете. Тут мимо проходит лекарь, а респ его и спрашивает: «Кум, чую, недолго мне осталось. Скажи, а что будет после смерти?»
– А лекарь ему что?
– А он респу и отвечает: «Перестелим твою койку и положим другого».
Лих только хмыкает.
– Ой, неужели не смешно? – ворчу я.
– Было бы смешнее, – тихо отзывается Лих, – не окажись я сейчас на месте того респа.
На последних ступенях я взваливаю парня почти силой. Прислонив его к прохладной стене караулки, требую у него ключ. Приходится повозиться с замком – впотьмах не сразу-то и скважину найдешь. Но вот два заветных оборота ключа, и дверь со скрипом отворена.
Свет улицы бьет по глазам, и я прикрываюсь ладонью. Воздух Бехровии кажется свежим, как в сосновом бору – и легкие норовят растаять от удовольствия.
– Смешная вещь номер два! – кричу я взад, пытаясь проморгаться. – Почему шутки про утонувших респов всегда поверхностные?
Лих отвечает ворчанием.
– А потому что… – закончить не выходит. Вдруг что-то хлестко, как ветка в бурю, бьет меня по морде. – Шельма!
Лоб и щеку жжет до одури, словно приложился о край раскаленного котелка. Знакомая боль. Она отзывается покалыванием где-то в спине – бугристой от шрамов, на которые не скупился отец.
– Где мой брат, дикарская ты гнида?! – режет слух знакомый высокий голос.
В прорези меж пальцев я замечаю знакомую стерву. Инисто-пшеничная челка, острый нос с горбинкой и злющие – как у бешеной лисицы – глаза. В руке у девчонки раскачивается кнут, а грудь высоко вздымается под плащом цвета мокрого камня.
– Там, – коротко бросаю я, растирая лицо. Красный след мне обеспечен. Ну, хоть не кровит.
Вилка бельтом влетает в караулку, там слышится возня.
– …так задержаться! – эхо девчачьего голоса врезается в уши, что винт ошейника в фанеру. – Обязательно было запирать будку?!
– Давай… потом, сестренка, – вяло откликается ей.
– Что там у тебя? – тон Вилки сходит со злобы до озабоченности, но вновь возвращается к гневу. – Это тебя ублюдок так?!
– Не, это типа… Шишигон, что ли.
– Шишиган, – поправляю я, облокотившись о дверной косяк. Тру лоб, тру щеку – и не могу надышаться Бехровией. – Его к деду надо. Или он прямо здесь откинется.
Вилка возникает в проеме как ужасный дух возмездия. Да уж, Корпус призраков революции по ней плачет – с такой убедительной мимикой ей бы княжичей на допросах раскалывать.
– Что с ним? – рокочущим голосом требует она.
– Шишиган