И беззвучно ругаюсь. Прямо напротив, облокотившись спиной о дверь моей комнаты, стоит Вилка.
– От тебя убийственно пасёт. Просто убожество, – презрительно выплевывает она, не поднимая на меня холодных серо-голубых глаз. Вернее, только одного глаза: другой скрыт длинной челкой, зачесанной набок и доходящей до острого подбородка.
– А я-то подумал, день не может стать еще хуже, – парирую я, разминая затекшую поясницу. – Решила, что мне на сегодня недостаточно одного чудовища, и пришла сама?
Как будто мало того, что руки ее скрещены на груди, она еще и ногу в колене сгибает. Узкие штаны из вельвета скрипят и, натянувшись на голени, оголяют изящную лодыжку. Закрытая поза высшей степени.
– Ты слишком высокого мнения о себе, раз думаешь, что мне есть до тебя дело, – Вилка морщит нос. – А мне всё равно… пока ты не выдашь свою гнилую натуру, таборянин.
Она качает головой, и высокий хвост ее волос цвета заледеневшей нивы рассыпается по плечам
– Это очередной комплимент или что? – закатываю глаза и тоже скрещиваю руки на груди. Моя куртка согласно скрипит, точно соревнуясь в музыкальности со штанами девчонки. – Строишь из себя белую и пушистую, а язычок у тебя тоже как у таборянки.
Вилка дует на челку, и та обнажает второй глаз. Как и его брат-близнец, он смотрит на меня с нескрываемой неприязнью.
– Тебе следовало уйти, когда была возможность, – упрекает девушка. – Не боишься, что найду для тебя другой такой ошейник?
– Так хочется меня приручить? – усмехаюсь я. – Что, тётушка Табита не разрешает завести щенка?
– Нет, – она делает шаг мне навстречу, порывисто, как шквал штормового ветра. – Только хочу понять, что нужно сделать, чтобы ты исчез из нашего дома, – Вилка щурит глаза. – Заплатить? Отравить? Зарезать во сне?
– Для начала, красотка, – я вздыхаю, – дать мне вымокнуть в водичке часик-другой. Можешь потереть работяге Бругу спинку, если нечем заняться.
В ответ она неестественно смачно, по-мужски сплевывет на пол.
– Так я и думал, подруга, – я пожимаю плечами. – Кажется, любезности кончились.
Подхватив бадью на руки, я ровным шагом направляюсь к двери. Вилка настороженно, как дикое животное, обходит меня полукругом и оказывается сзади. Я же пытаюсь нащупать ключом замочную скважину.
– Зачем ты вытащил Лиха? – вдруг спрашивает она.
– Чего? – переспрашиваю я, ковыряя дверь. – Не знаю. Надо было бросить его помирать там, что скажешь? А тут Бруг что-то… – ключ проникает в отверстие, – сглупил.
– И это всё? – скалится она, вновь недоверчиво скрестив руки. – Единственное, что держит здесь таборянина, это его таборянская тупость?
Дверь поддается с натужным скрипом, и я заталкиваю бадью внутрь.
– А еще жратва, теплая постель и его таборянская Цепь, – заканчиваю я, обернувшись к Вилке лицом. – Бругу жу-у-утко дорога его Цепь.
– Мой тебе совет: получишь цепь – уходи. И помни, лишь один косяк, и…
– Непременно,