Вверх по бесконечной лестнице, где скрипит каждая ступенька – и мы на втором этаже. Элишка – представилась камеристка как бы невзначай – ведет нас по причесанным коврам, ловко маневрируя меж метровых вазонов и миниатюрных тумб. В руке она сжимает масел-фонарь, но мы со стариком то и дело давим друг другу ноги… Я даже чуть не порвал штанину о чучело безымянного карликового козла. А в длинной анфиладе* так вообще – ощутил чье-то давящее присутствие.
Но оглядевшись, выдыхаю. По обе стороны из золоченых рам взирают лики женщин: с одинаково лошадиными лицами, сидя в одинаковых позах и с одинаковыми же прическами, они напоминают множество отражений одного человека – но всё же чем-то неуловимо различаются. Женщины, женщины, снова женщины – чертова дюжина скорбных близнецов следит за каждым твоим шагом. И готов поклясться, что стоит резко обернуться – и заметишь, как дернулся нарисованный зрачок.
И как же велико моё удивление, когда я вижу последний портрет, четырнадцатый.
Стройный мужчина с располагающей полуулыбкой. Яркие тона, щегольские усики и жабо с яшмовой заколкой… Вместо сдержанного черного дублета на нем – светло-ореховый, вместо траурного гобелена на фоне – охотничьи трофеи вокруг очага.
– Элишка, – не могу удержаться, – а чего там на всех картинах были почтенные тётки, а тут вдруг – усатый франт?
Камеристка оттараторивает заученной фразой.
– Слугам не должно распространяться о личной жизни своих господ, – опустив фонарь у портрета мужчины, Элишка стучит колотушкой на двойных дверях в самом конце анфилады. По другую сторону слышится неразборчивое мужское «входите», но девушка медлит чуть дольше, чем требует этикет.
– Помогите ей, – добавляет она шепотом. И дергает ручку на себя.
В глубине кабинета, за столом красноватого палисандра, обтянутого зеленым сукном, я вижу… Двойника, вернее, неудачную копию – мужчины с того четырнадцатого портрета. Усы его заметно выросли и воинственно загнуты кверху, а на выпяченном подбородке появилась жадная ямочка. Подозреваю, что ямочка была там всегда, просто художник ее мастерски проигнорировал.
– Добрый вечер, но я ждал не вас, – голос хозяина звучит концентратом претенциозности, а под усами ни намека на ту «картинную» полуулыбку. – Кто эти люди, Элишка?
Камеристка набирает в грудь воздуха.
– Господа цеховики, вашество, – выпаливает она на выдохе.
– Я знаю всех и каждого в Белом братстве. А их не знаю.
– Это другой цех, цех Хрема, вашество.
– Кого? Ладно, разберемся, – Миртски щурится. – Иди-ка ты в зеркале посмотрись, на кого похожа. А поговорим с тобой ночью.
Элишка, ничего не говоря, стрелой вылетает из кабинета. И только перед тем, как захлопнуть дверь с другой стороны, мельком кивает мне. Миртски же плюет на средний палец