И вот сейчас доктор Торн медленно шел по саду, пытаясь понять, не ошибся ли в чрезмерной заботе о своей Мэри. Что, если, пытаясь вырастить леди, он создал ей тепличные условия и лишил девочку всех законных прав? Что, если в результате она не сможет органично вписаться ни в одно сословие? Насколько правильным было его решение жить вдвоем? Не обладая даром копить и преумножать деньги, доктор Торн по-прежнему оставался далеко не богатым. Да, он смог обеспечить племяннице комфортный быт и, несмотря на конкуренцию со стороны коллег – докторов Филгрейва, Сенчери, Рирчайлда и прочих, – зарабатывал вполне достаточно для удовлетворения скромных потребностей, но у него не было, как у других, более практичных глав семейств, счетов в банке под три процента, на которые Мэри могла бы жить после его смерти. Правда, не так давно он застраховал свою жизнь на восемьсот фунтов – только эта скромная сумма обеспечивала будущее племянницы. С данной точки зрения насколько разумно решение сохранить тайну о столь же близких родственниках со стороны матери, как сам он – родственник со стороны отца? А ведь на том берегу, где когда-то процветала абсолютная бедность, теперь царствовало абсолютное богатство.
Его решение взять девочку себе разве не избавило ее от самых тяжелых условий жизни: унижений работного дома, презрительных насмешек законнорожденных обитателей приюта? Разве не стала Мэри его любимицей, не принесла сердечное утешение, счастье и гордость? Так должен ли он раскрыть ее существование другим, чтобы девочка получила возможность разделить богатство, а вместе с ним грубые манеры и развязное общество неведомых ныне родственников? Он, никогда не поклонявшийся богатству ради самого себя, презиравший золотого идола и всегда учивший презрению Мэри, должен ли он при первом же возникшем искушении признать несостоятельность своей жизненной позиции?
И все же кто захочет жениться на бесприданнице неведомого происхождения, если она не только принесет в семью свою бедность, но и передаст детям дурную кровь? Для него самого – доктора Торна, уже создавшего карьеру, обладавшего собственным именем и прочным положением в обществе, – не составляло труда придерживаться взглядов, противоречивших мировой практике, но имел ли он право распространять их на племянницу? Захочет ли кто-то жениться на такой девушке? С одной стороны, воспитание и образование мешало Мэри найти избранника среди равных по рождению, а с другой – доктор в этом не сомневался, – она никогда не ответит на чувства мужчины, не поставив его в известность о том, что точно знала или хотя бы предполагала о своем происхождении.
Не был ли сегодняшний вопрос продиктован возникшей сердечной склонностью? Не родилось ли в душе беспокойство, ставшее причиной необычной настойчивости? Что еще могло заставить Мэри разобраться, к какому сословию себя причислить? Только бы не молодой Фрэнк Грешем стал причиной душевного волнения. Что же в таком случае делать ему, доктору