Навалилось бессилие. Ей казалось, что всё внутри разрушено и ни одной опоры не осталось. Бабушка всегда говорила, что Лиза лучше всех, но не думала так. По большому счёту родственники её всегда только жалели. А мама по-настоящему любила, но мамы нет.
«Но я же поступила сюда! Главный университет страны!» – бурчала она себе сквозь слёзы. «А зачем?» – шептал предательский внутренний голос. – «Может, стоило остаться в Екате?»
Она не вспоминала о Соне. Сколько над ней издевались – за потрёпанную одежду, за очки, да за просто так! Она чувствовала, что с Соней что-то не так, просто привыкла давать отпор. Но напоминание о том, что она ничего не умеет делать хорошо, вскрыло зудевшую рану.
Попробовала через пальто почесать пластырь на руке – не получилось. Подумалось, что в этот раз далековато зашло и порез слишком глубокий. Не в силах думать обо всём, что крутилось в голове, снова вскочила. Ноги понесли в книжный. Она шла, опустив голову, и тупо фиксировала сознанием, как измятые сапоги на низком уродливом каблуке с трудом продираются через неубранный снег.
В книжном стало легче. Эти сшитые бумажные блоки всегда странным образом помогали. А здесь их было много. Лиза провела пальцами по корешкам зарубежной прозы, погладила мягкую обложку карманного издания Достоевского. Её тянуло куда-то вглубь, в мечты о том, что бы она купила, если б могла. Схватилась за Библию – на первой паре сказали, что без знания Писания литературу Средневековья и Возрождения даже читать бессмысленно. Это издание было выполнено в чёрном, вытесненный серебряным крестик напоминал ей тот, что она маленькой вырезала из дерева. Пальцами с остриженными под самый корень ногтями погладила тиснение. И почувствовала, что на неё кто-то смотрит.
У края стеллажа стоял юноша в фирменной футболке и с бейджиком сотрудника, он явно готовился к ней обратиться и не решался. Только тогда Лиза увидела себя его глазами: старые много раз чиненные сапоги (отдала бабушка), пижамные штаны (одна штанина заправлена в голенище, другая нет), пальто (старое и не по погоде), шапка с облезлым помпоном (он грозил оторваться и съехал на бок), торчащая из-под неё мочалка волос. Слёзы выступили на глазах, но Лиза продрожала гордое: «Вы что-то хотели?». Молодой человек стушевался:
– Я могу вам помочь? – звучало, будто он предлагал ей милостыню.
– Нет, спасибо. Это я возьму. – И пошла на кассу.
Студенческий всегда лежал в кармане, а за его обложкой были спрятаны пятьсот рублей, сбережённые на зимнюю куртку. Только бы их хватило на эту дурацкую Библию.
– Четыреста девяносто пять, – продекламировал кассир и получил ровную, будто разглаженную утюгом, бумажку.
Лиза взяла из его рук пакет и, снова глотая слёзы, побрела в общежитие.
Там, сняв только сапоги и проигнорировав вопросительный взгляд Зарины, уселась на свою белую постель,