Освальд и Мила зашли через…
Мила и Освальд зашли в главные ворота цитадели. Изрешеченные ворота возвышались на несколько метров выше и так высокого сенатора. Чуть пройдя, они увидели колонны, подпирающие потолок. Справа от входа были решетки, за которыми содержали самых отъявленных негодяев, убийц и насильников, когда городская тюрьма переполнялась. Этажом ниже тюремных камер и пыточных катакомб был склад с порохом. Он почти никогда не использовался местным гарнизоном, так как за жизнь любого из служащих офицеров здесь не было не только ни одной войны, но даже и стычки. Солдатам Французской Бастилии есть чему позавидовать в этом плане.
Вдоль стен через каждые три-четыре метра на высоте полутора метров висели факелы – это было намного дешевле керосиновых ламп. Там, где могли быть заключенные, даже факел не позволялся. Им светил свет из маленьких, 20-сантиметровых по периметру решетчатых окон. Несколько высоких башен вели к стрелковым пунктам, которые просматривали всю территорию от начала до конца. Хоть инцидентов и не было, не стоит думать, что солдат с жалким жалованием из-за совести решит не стрелять в вас, если увидит, как вы воруете металл или еще какой-то бред с территории цитадели.
Освальд одолжил у одной из стен этого замка факел и предложил подняться Миле:
– Давай поднимемся наверх северной башни. Вид на город оттуда просто отличный, – сказал сенатор, взяв факел в свою перчатку.
– Хорошо. А как же солдат с винтовкой на посту? – спросила Мила.
– Там сегодня стоит Генри. Это племянник одного из секретарей библиотеки в центре города. Мы с ним в довольно хороших отношениях, – сказал Освальд и нехотя потянул Милу за руку наверх, как маленький ребенок.
Сорок пять метров вверх поднималась северная башня цитадели, целых 115 ступеней, будто поднимаешься в рай, только очень темный, следуя за жарким источником света, который держит сенатор. Извилистая круговая лестница не заканчивалась, и у постоянно курящего Освальда началась одышка. Мила подбадривала его, говоря, что осталось совсем немного. Только суть в том, что одышка была не из-за сигарет, а при виде факела. Освальд сам того не понимая, засмотрелся на пламя и вспомнил свою жену и ребенка. Его дыхание участилось и стало тяжелым, а пульс пробивал грудную клетку так, что скрипели ребра и шатались тонкие ноги.
На восемьдесят пятой ступени Освальд упал на одно колено и опустил голову вниз, стараясь не смотреть на огонь факела. Мила положила руку ему на плечо и спросила:
– Освальд, что с тобой? – прозвучал её голос.
Не дождавшись ответа, она взяла факел из его рук и обняла его за талию.
– Вставайте, сенатор, вы справитесь.
Освальд, чуть отойдя от эффекта панической атаки, утвердительно кивнул в ответ Миле. Встав на ноги и отряхнув правое колено, он услышал, как шум дыхания и шагов пропал. Теперь было слышно лишь крыс, которые