Хотя…
Память решает сыграть в злую игру.
Мощным толчком меня выбрасывает в прошлое. Окунает в него с головой.
И я уже не понимаю, где я. Теряюсь.
То же разъедающее чувство безысходности. Та же боль… Слабость… и…
Сердце стучит как сумасшедшее.
Четыре года назад. В ту самую ночь…
Меня колотит. Кошусь на притихшую родственницу. Та задумчиво смотрит перед собой.
– Ань… Чисто теоретически… Тимур мог… – запинаюсь. Слова не идут.
Чувствуя, как в висках застучало, откидываюсь назад и упираюсь на спинку кресла.
– Так. А ну-на посмотри на меня.
Она подходит ближе, берет меня за плечи и встряхивает.
– Приди в себя! – рявкает Аня, не церемонясь. Моя голова мотается взад-вперед, как у тряпичной куклы. – Посмотри мне в глаза! Живо! С чего вдруг эти мысли?
– Я не знаю! – не сдержавшись, свободной рукой убираю со своих плеч ладони Анны. Не люблю, когда ко мне прикасаются. Даже свои. Те, кому я доверяю. – Просто сегодня… Мне впервые за все это время показалось, что он где-то рядом… понимаешь?
– Нет, милая, нет! Я совсем тебя не понимаю. Не хочу понимать! Тимур мертв. Он погиб, Снежа… Четыре года назад. И ты это знаешь.
При упоминании о человеке, которого я любила больше жизни, меня ведет. В груди печет. Еще несколько секунд, и я потеряю сознание.
Прикрываю глаза, не замечая как комкаю пиджак.
Одно лишь имя, произнесенное вслух, и весь мир разваливается, уплывает из-под ног. Приходится приложить все силы, чтобы не заорать от тупой ломающей на куски боли.
Слезы стекают по щекам. Капают на платье, растекаясь темными пятнами.
Мне казалось, что я уже давно все выплакала. Сколько их было? Много… Целый океан.
Я плакала не переставая. Выла раненой волчицей. А мне все пытались спасти. Психологи, терапевты… Бесконечная вереница умных людей под чутким руководством моего отца. Им казалось, что они мне помогают…
А я умирала. Угасала на глазах. Потому что внутри все замерло.
Я проклинала себя, свою слабость… Отца. Его – больше всех.
В одно мгновение из героя детства он вдруг превратился во врага. Самого лютого. Безжалостного… Он стал моим палачом.
Все спрашивала себя: могла ли я что-то изменить? Скорее всего, да.
Если бы была чуть смелее… опытнее.
Если бы не была папиным цветком, без права голоса…
Если бы узнала…
Эти бесконечные “если” никогда не заканчивались. Рамки и ограничения не исчезали. А я оставалась все тем же безголосым растением – лучшим украшением отцовской оранжереи. Меня холили, обо мне заботились, даже любили. Но в ответ требовали одно – безоговорочное подчинение. Пока однажды я не пошла против правил…
Выныриваю из прошлого и провожу рукой по лицу, сбрасывая наваждение.
– Будь он жив, – Аня не договаривает.
Продолжает выжидательно смотреть.
– Он бы не оставил меня одну…
Это единственное, во что я верю и чем живу. Чем спасаюсь.
Больше