Кобы́з…
Последние пару недель я плохо сплю. Все мои сны занимает его образ. Какие-то существа без лиц в длинных просторных серых одеждах своими длинными конечностями всё пытаются всучить мне в руки этот инструмент. Но каждый раз я отказываюсь и просыпаюсь.
Маме подают её шапан из белоснежной шерсти, украшенный такими же белыми перьями. Она накидывает его на плечи и подвязывает поясом. От взмаха руками колышутся длинные ленты вперемешку с перьями, которыми отделаны рукава. Затем она поднимает бубен. Женщины берут меня под руки и ведут в центр юрты под шанырак, начинают раздевать. Первой снимают мою такия. Я смиренно стою, опустив голову. Мама медленно идёт вокруг нас, выстукивая неторопливый ритм на инструменте. А когда я остаюсь совершенно нагая и с распущенными волосами, женщины садятся на колени вокруг меня. Я замечаю рядом с собой семь сосудов, наполненных водой. Смотрю наверх. Небо, которое видно через открытый шаныра́к21, уже стало совсем голубым. На жердях юрты, что образуют купол, покачиваются многочисленные обереги из кожаных лент, перьев, бусин и колокольчиков.
Мама единожды громко ударяет колотушкой в бубен. Я закрываю глаза. Слышу, как журчит вода, а потом чувствую её холодное прикосновение то тут, то там по телу: это ручейки из сосудов устремились ко мне. Мама начинает петь на языке, который известен всем баксы, но недоступен простым смертным. Удары бубна становятся всё чаще и чаще. Низкий гортанный звук её голоса наполняет юрту.
Чувствую прохладу, которую создают водяные потоки, кружащиеся вокруг меня, и всё тело покрывается мурашками. Но я сдерживаю порывы обхватить себя руками и сжаться. Песня мамы и ритмичный звук бубна начинают занимать всё пространство в моём разуме. Кажется, тело само начинает немного покачиваться в такт мелодии. Чувствую, как вода касается головы, рук, груди, живота, ног, умывая, забирая у меня что-то. В каждом из четырёх ру свои обряды очищения. Волчиц обмазывают глиной, Лошадей опаляют огнём, Беркутиц окуривают дымом. А у нас, Лебедиц, нашу прошлую жизнь уносит с собой вода. Мы все умираем в таких ритуальных юртах, чтобы возродиться вновь в другой семье.
Мама снова единожды ударяет в бубен, и я открываю глаза. Водяные потоки замирают после удара, но продолжают парить в воздухе. Мама берёт кобыз и садится напротив меня. Как только смычок касается струн, её глаза становятся полностью белыми, и я слышу протяжную заунывную мелодию – плач. Тоску по девичьей жизни. Тоску по маминым мягким рукам. По колыбели, в которой лежала в младенчестве. Плач всех девушек, что расстаются со своими родными краями, со своими родными. Мой плач.
Я начинаю петь сыңсу – песню прощание. Я не знаю слов, но они сами приходят ко мне. Они сливаются воедино с мелодией кобыза. Вода снова начинает кружиться. Я благодарю этот аул. Благодарю всех людей. Благодарю родителей за заботу и любовь. Я прощаюсь.
Оң жақтан кетіп барамын,
Қыз еркелеп ұл болмас.22
Солёная