– Все покрыто травой и листьями. Как будто десять оазисов разом в одном месте. – Она указала на краснохвостую белку, что-то верещавшую на ветке. – Лат всемогущая, а это что за тварь?
Я продолжал смеяться.
– В военное время из них выходит неплохая еда. Хотелось бы задержаться подольше, но нам лучше идти. Не хочу явиться во время дневного сна шаха Мурада.
– Должно быть, он не слишком утруждается, если может вздремнуть посреди дня.
– Здесь это обычай. Сон придает сил для поздних вечеров, которые так любят здешние жители.
– А чем занимаются люди в Сирме поздними вечерами?
Снова эта улыбка. Она обезоруживала.
– Завеса ночи… – Я не мог вспомнить продолжение стиха. – Завеса ночи… скрывает…
Я поскреб в затылке.
Рухи хлопнула себя по бедру и засмеялась.
– Ну ты и поэт.
– Я вспомню. А пока пошли.
Мы мирно шли к необъятным стенам Костаны. Я развлекал Рухи сюжетами из истории и рассказами о своей юности. Сплошные сражения: с крестоносцами, рубади, непокорными забадарами и мятежными янычарами. Я поведал ей о том, как рубадийские и рутенские разбойники пересекли Сиянское море и начали грабить караваны на перекрестках дорог, и я вместе с янычарами отправился в этот прекрасный лес, чтобы искоренить их. В той битве я орудовал топором, громадным куском темного металла. Ничто не сравнится с топором, рубящим до самой кости. Их вождь по имени Замбал, носивший шлем с оленьими рогами, погиб от моей руки.
Рухи как будто даже нравились эти рассказы, и она задавала много вопросов, но я почти не помнил интересовавшие ее подробности. Например, имена богов, к которым взывали рутенцы, когда мы убивали их, – мой разум не сохранил их в своих чертогах.
Когда мы подошли к покрытому лилиями холму, с которого открывался вид на город, Рухи указала на мощные каменные стены.
– Они почти такие же высокие, как горы Зелтурии.
– Ну, это все же некоторое преувеличение.
– Они как минимум в три раза выше круговой стены Кандбаджара.
– Это верно. И их не сломаешь. Крепкие и толстые, как слон.
Очередь к главным воротам растянулась по огромному базару, шумевшему за стенами города, – в ней стояли мужчины, женщины и дети во всевозможных чужестранных одеждах, а также лошади, ослы и даже верблюды. Не желая вливаться в это море, мы пошли к воротам поменьше, с восточной стороны. Они предназначались только для высоких гостей. К ним вела вереница наспех построенных зданий, похожих на сараи, где заседали те, кто управлял воротами Костаны.
Вдоль дорожки цвели свежепосаженные цветы – первый признак того, что город восстанавливается. Люди, испытывающие острую нужду, не занимаются посадкой цветов.
У самых ворот я подошел к трем янычарам. У каждого на спине висела длинноствольная аркебуза, а на поясе – шамшир. В знак того, что они на службе, на них были форменные высокие шапки с тремя павлиньими перьями на макушке. Их шаровары были пышными и свободными, а кафтаны – бордовыми