Мы хотим! Мы решили!
Это не блажь моя.
Это наше решение.
И мы ответим!
Человек стареет,
и его бывшее «Я»
огромное, становится
еле заметным.
Самые мудрые в жизни-
прошлые дни,
те, что прожиты
счастливо или серо.
Человек уже говорит не «Я» —
Они!
Но «Я» всё равно бьётся до смерти,
как сердце!
«Догорает осень…»
Догорает осень…
На душе печально.
Лишь воспоминанья
радость берегут.
Не кружатся листья
в воздухе прощально,
листья рыжие
заснули на снегу.
Снег! Он только выпал,
он еще не грязный,
кутает старушка
голову шарфом.
Первый снег —
для осени начало казни,
нехотя идет
она на эшафот.
«Не хочу…»
Не хочу,
чтоб жизнь шептала:
– Вот бумага
и рисуй…
Я хочу,
чтоб жизнь кричала,
надрываясь,
мне:
– Рискуй!
Исхожу все горы, чащи,
изобью ботинки вдрызг.
Надоело верить в счастье.
К чёрту счастье!
Верю в риск!
«Таинственны книги и ценны…»
Таинственны книги и ценны…
Я гладил рукой переплёт,
читая взахлёб Марка Твена.
…Теперь не читаю взахлёб.
Я сдержанней стал и мудрее,
понятнее жизненный путь.
Теперь всё трудней и труднее
меня удивить чем-нибудь.
Беснуется солнце в зените,
на свете тепло и светло.
А время счастливых открытий,
как детство, куда-то ушло.
«Что в этой жизни остаётся?»
Что в этой жизни остаётся?
Всё меркантильность, суета…
И лишь порою жалко бьётся,
в капкан попавшая мечта.
А если вырвется на волю,
считай, что просто повезло.
Что остаётся кроме боли?
Любовь, надежда, ремесло…
Но так расплывчато и зыбко
уставшая маячит цель.
…А на ветру скулит калитка,
как пёс, посаженный на цепь.
«Вот сейчас опустят гроб…»
Вот сейчас опустят гроб
в яму страшную, сырую.
И, как все, холодный лоб
осторожно я целую.
Где теперь твоя душа?
Затерялась в мирозданье?
Смотрит, сверху не дыша,
позабыв свои страданья.
Слёзы, боль, зажав в горсти,
я прощаюсь – и не плачу!
Но, увы, моё «прости»
ничего уже не значит.
«На зеленой тихой станции…»
На зеленой тихой станции,
где горят едва огни,
мы с тобой одни останемся,
мы останемся одни.
Вдалеке