– Пить хочешь?
– Нет, Алан Гамирович, тошнит очень, и голова кружится.
– Сейчас давление измерим. Мариша, не волнуйся, все сделаем быстро. Потерпи. Гипертонический криз. Сто пятьдесят девять на сто. Перестань дрожать.
Как казалось Марине, Латыпов со знанием дела раскрывал упаковки шприцев, доставал лекарства. Ну, конечно, со знанием, он же врач. Он принимает на свет малышей, девочек, мальчиков, девочек, мальчиков… У Марины мальчик… Она закрыла глаза.
– Вы обезболивающий укол поставите? – тихо спросила Марина.
– Нет. Кончилось все. Только анальгин остался. Обезболит немного.
Марина даже не могла представить, что ее ждет.
– Алан Гамирович, я не смогу. Я умру.
– Не умрешь. Не ты первая, не ты последняя.
Доктор открыл шкафчик, достал две таблетки седуксена, Марина запила их водой из-под крана. Она сидела на стуле около докторского стола и безучастно отвечала на вопросы.
– Сколько тебе лет? Когда первые месячные? Хронические заболевания? Аллергия?
«На фига ему мои месячные? Он даже карту не заведет». Хроническая беспросветная тупая безнадега. «У меня аллергия на совесть».
– Месячные в тринадцать.
Мама отправила в магазин купить хлеба, яиц, молока. Марина бежала, торопилась, размахивая брезентовой сумкой.
– Блин, фигня какая-то, описалась, что ли? Вообще, не смешно. А-а… ясно, – Маринка не поняла сразу, как реагировать. «Блин, че, вот так на улице, по пути в магазин, я стала девушкой?!».
– Ждем двадцать минут и начнем.
Доктор начал считать пульс Марины, которая лежала на «вертолете», совершенно безучастная ко всему происходящему. У нее не было с собой даже пеленки. Холодный металл огибал икры. Седуксен сделал в голове свой собственный «вертолет». «Да-а… Не везет мне с татарами, один не хочет детеныша, другой убивает его «не хочу». Мысли Марины путались, лекарство нисколько не избавило от страха и сильного волнения.
– Марина, поставь ступни.
– Руки куда?
– Руки