«Я крокодила пред Тобою…». Татьяна Малыгина

кричала, швыряла в него, что под руку попадет, прогоняла его к той, от которой пришел, потом садилась на табурет и опускала голову на сложенные на столе руки. Мамины рыдания и стенания заставляли сжиматься от жалости Маринкино сердце, в тот момент она ненавидела отца, подходила к матери, прижималась к ней и тоже плакала, ей так хотелось сказать что-то в утешение, но она знала, ее утешения матери не нужны; ничего, кроме лютой ненависти, обиды и сумасшедшей любви к отцу, мать не хотела чувствовать. Тамара Николаевна выходила замуж из жалости, Иван ее высидел, как она говорила. Приходил к ней в дом каждый день, приглаживал чуб, завитый щипцами, вставал на колени и плакал.

      – Умру, Тамарочка, если за меня не выйдешь.

      Папа в молодости плакал из-за мамы, что не выйдет за него, мама в старости – из-за папы, что за него вышла. Маринка и сейчас подошла к матери, обняла ее руку и прижалась щекой.

      – Не плачь, мамочка, пойдем спать, уже поздно, – шепотом выдохнула Марина.

      – У-у, отцовское отродье! Вся в папашу своего, иди давай к нему, целуйтесь, – Тамара Николаевна зло одернула руку.

      От обиды перехватило дыхание, краска залила щеки, боль за мать и жалость к отцу смешались в непонятное чувство отвержения, неприятия близким человеком предложенного утешения, тогда впервые Маринка почувствовала свою никому ненужность.

      Отец равнодушно смотрел телевизор, мать, затихнув, сидела на кухне, закаменевшая в своем бабьем горе, сестра с Пашкой закрылись в своей комнате, врубив на полную катушку магнитофон.

      Ольге уже двадцать, Пашке двадцать два. Он объявил родителям, что хочет жениться на Тане, девчонке из простой семьи, они уже встречаются два года, но с родителями Пашка ее не знакомит. Он не знает, как сказать своей Танюше, что папа не хочет их свадьбы, что он хочет для сына другую невесту, которая подходила бы папиному статусу.

      – Ну, мало ли, веселая да хорошая, рано еще, понимаю, не нагулялся. Присмотреться надо, жена – это тебе не хихоньки да хахоньки. Жена нужна серьезная, надежная, чтоб раз и навсегда.

      Пашка подумал: «Ну да, как мать. А как же любовь?»

      – А как же любовь, отец?

      – Любовь, она потом придет, ты про любовь и не вспомнишь, когда женишься. Там не до любви будет, банки-склянки, пеленки-распашонки. Семья – это не любовь, это ответственность, работа, лямка на всю жизнь.

      Что-то не стыковалось в Пашкиной голове. «Лямка, работа, банки какие-то… где свет, где радость? Где сердце, наконец?»

      Маринка постучалась к старшим:

      – Откройте мне, я к вам.

      – Заходи, мелочь, че скребешься, не спишь? – Ольга открыла дверь.

      – Не могу уснуть, мне страшно одной. Маринка прижалась к сестре и заплакала.

      – Что ревешь? Не реви. Уже привыкнуть должна ко всей этой богадельне, не маленькая.

      Маринка хлюпнула носом, вытерла глаза.

      – Оль, можно