Будучи современниками, они представляли два противоположных подхода к проблеме нации, к национализму, сформировавшиеся во французском обществе в последнюю четверть XIX века.
В книге «Сцены и доктрины национализма» Баррес провозглашал, что «национализм есть приятие детерминизма». Он утверждал: «Мы не являемся господами возникающих в нас мыслей. Они исходят не из нашего рассудка; они представляют собой ответные реакции, в которых выражаются очень давние психологические предрасположенности. В зависимости от среды, в которую мы погружены, нами вырабатываются оценки и суждения, при этом человеческий разум сработан таким образом, что мы попадаем след в след наших предшественников. Не существует личных идей; даже самые редкие идеи, даже самые абстрактные суждения, даже самые утонченные софизмы метафизики суть лишь общечеловеческие способы чувствовать и обнаруживаются у всех существ одной природы, преследуемых одними и теми же образами»[31].
Личность, следовательно, даже в самых своих высших духовных проявлениях существует лишь как некая пассивная крупица огромного целого – Нации. Уходя корнями в глубину веков, это целое незыблемо, оно не подвластно воле отдельного человека, отдельных людей. Напротив, оно полностью подчиняет себе личность, предопределяя саму ее природу.
Анализируя взгляды Барреса, исследователи П. Дезальман и Ф. Форест отмечали, что, в соответствии с его концепциями, каждый человек оказывается заключен в узкие рамки национальной культуры, лишенный возможности из них вырваться. Любой чужеземец мог быть лишь противником, ибо само его существование угрожало целостности Нации, в которую он не мог интегрироваться; ведь их Земля и Предки не были общими.
Позиция Ренана разительно противоположна, поскольку исходит из утверждения принципа свободы выбора. В лекции, прочитанной в Сорбонне 11 марта 1882 г. под названием «Что такое нация?», он говорил: «Нация – это душа, духовное начало. Два элемента, являющиеся, по правде говоря, одним, образуют эту душу, это духовное начало. Один – в прошлом, другой – в настоящем. Один – это совместное обладание богатым наследием воспоминаний; другой – это нынешнее согласие, желание жить вместе, решимость поддерживать ценности полученного нераздельным наследия»[32].
Развивая эти положения, Ренан заявлял: «Нация, следовательно, суть великая солидарность, образованная осознанием жертв уже принесенных и тех, которые предстоит принести впредь. Она предполагает единое прошлое; однако в современности воплощается во вполне осязаемом факте – в согласии, в ясно выраженном желании продолжать жить совместно. Существование нации является (простите мне эту метафору) каждодневным плебисцитом подобно тому, как существование личности является постоянным утверждением жизни»[33].
Вероятно, только на основе длительного