Льёвану исполнилось тридцать восемь лет – неподходящий период, когда он надумывал жениться, но отказался после того, как вся его семья вступила в ряды военных волонтеров.
События описывались в подробной расплывчатости – у Дэниела немели ладони: они затекли от невозможности сделать малейшее движение и устранить ощущение судорожности.
Противостояние обернулось безумством – никто не уступал в борьбе за благую веру и справедливость. Государственная пропаганда тоже подливала масла в огонь, дезориентировала не только Льёвана, но и всех, кому он раньше доверял. Наступила точка кипения – он наивысшим чудом уцелел: его спасли после тяжелого ранения. И вот, находясь в коме, мимо него проскальзывал самоубийственный ужас кровавой темноты – всё живое было стёрто с лица Идара – уцелели только тысяча космоэммигрантов, а сотни тысяч семей, не исключая и его родных усопли в ядерных пепельных песках.
Что оставалось делать? Как жить? Имел ли право Льёван прощать других в смерти миллионов? И был ли смысл обвинять себя? Льёван, как станет известно после, никогда уже не вернётся на Элион и будет до конца существования презирать. Он – участник Таврического трибунала – не смирится с доказательствами того, что бомбардировка оказалась военной роковой ошибкой Земного правительства, которое доверилось потасованным сведениям товарищей. Дикий скандал и зверский судебный процесс – рядом с ним никого – он зритель унизительного грехопадения. Сколько людей подвергали преследованию? Память сосчитала двести три человека – среди них в одного будут плевать и требовать казни за неподчинение приказу. Сколько силы и слабости удалось понаблюдать? Ответ, разочаровывает – нисколько. «Мир» – продолжение войны, которая перенеслась на полигоны и окопы душевного равновесия. Голодные игры политических партий, массовые истерии народов и публичные обвинения, а также пощёчины оправдывали догму «в этом мире выживают только сильнейшие».
Льёван уяснил что значит быть «сильнейшим» – стать никем и ничем в битве за жизнь, оказаться за границами её коллективного и навязанного понимания. Нити резались отныне одна за другой: бремя исчезало, а ощущение смерти оставалось – это когнитивный диссонанс того, кто намеревался наивно сбросить ответственность в игре за выживание. Если ты в неё естественно вступил, то обязан по естественности своей завершить – отрезать нить, а не оборвать. Но каждый ли это осознает? Каждый ли удостаивает себя смелости признаться в следующем: человеком движет страх не оправдать заложенный смысл жизненной нити.