Джаз дарил ощущение свободы нам, живущим в этом напряженном мире 30-х годов. Джаз дарил то, что Сталин назвал «веселой жизнью». Ведь до того, как за тобой или кем-то из родни приехал черный «воронок», ты вполне мог наслаждаться жизнью – работать, гулять, выпивать, смотреть кино или читать книги.
Последние два пункта, разумеется, неслучайны. Ведь за так называемую «веселую жизнь» в Союзе отвечали в том числе Булгаков и Эрдман.
Я познакомился с творчествами обоих почти сразу после возвращения в Советский Союз. Тогда в СССР выходило немало прекрасных веселых фильмов, которые не так уж много общего имели с тоталитаризмом как таковым. «Веселые ребята», «Праздник Святого Йоргена», «Цирк» – список можно было бы продолжать довольно долго, но, думаю, тратить на это ваше бесценное время бессмысленно. Всё это элементарно googl-ится сегодня в интернете.
Поверьте, я знаю, о чем говорю.
Так вот, о комедиях. Любимцами тогдашней советской власти были звезды юмористического жанра – режиссер Григорий Александров, актриса Любовь Орлова и прекрасный композитор Исаак Дунаевский. У каждого из них водились сталинские премии, каждого из них боготворили как «статусная верхушка», так и, за неимением альтернативных «звезд», «простые советские люди».
Тем интересней, что Михаил Афанасьевич подобного внимания был лишен. Впрочем, он писал и шутил о другом и по-другому, в этом, вероятно, и заключалась главная причина его «неуспешности». Так, к 1930 году, когда Булгаков уже работал режиссером в Центральном театре рабочей молодежи, или, в простонародье, ТРАМе, его произведения толком не печатали, а пьесы изымали из театральных репертуаров. «Бег» в 1929-м запретил лично Сталин. «Дни Турбиных» и «Багровый остров» запретили уже как будто по инерции.
Такой вот ТРАМ-ТРАМ-ТРАМ.
Хуже всего, что вышедшая в то же время «Литэнциклопедия», к которой я, к счастью, не имею никакого отношения, заявляла про Булгакова, дескать, «он не сумел ни оценить гибель старого, ни понять строительства нового». Победа народа его, мол, не радует, он лишь принял ее с «великой болью покорности».
В марте 1930-го Михаил Афанасьевич писал брату Николаю в Париж, жалуясь на неважные дела и скудные запасы. Тогда же, ближе к апрелю, Булгаков решился отправить письмо советскому правительству. В этом письме он открыто просил – либо дайте возможность уехать (эмигрировать то есть), либо дайте работать во МХАТе.
18 апреля Михаилу Афанасьевичу позвонил лично Сталин и настойчиво порекомендовал драматургу обратиться с просьбой к руководству театра зачислить его во МХАТ, где в итоге Булгаков до 1936-го проработал режиссером-ассистентом – не бог весть что, конечно, но в той ситуации это уже казалось успехом.
В ту пору за Булгакова хлопотал мой товарищ Горький, который даже писал Сталину, что, мол, это советская критика сочинила из «Братьев Турбиных» антисоветскую пьесу, а на деле же пьеса вообще не об этом. Однако от Булгакова Горький открещивался