Скоблин попытался выяснить насущный вопрос.
– Ваше превосходительство, разрешите обратиться? – прибавив шагу, поравнялся с прытко удалявшимся в сторону своего вагона командующим.
– Что вам угодно? – на ходу полуобернулся Май-Маевский.
– Разрешите узнать, какие силы назначены для контрнаступления?
Генерал насупился – желанный миг общения с чаркой отдалялся.
– В нужное время обо всём узнаете из приказа.
– Хотелось бы в общих чертах сейчас.
– Вы злоупотребляете моим расположением, полковник.
– Ваше превосходительство, сведения необходимы для уточнения плана боевой работы бригады, – перемещаясь в ходе разговора, Скоблин преградил командарму путь.
– Если вы так настаиваете, извольте. По центру обходящей вас группы ударят два батальона третьего Марковского полка. Они выгрузятся на станции Дьячья.
– Но этого явно недостаточно!
– Да позвольте же пройти! – командарм тугим животом оттеснил корниловца к паровозу и ушагал, раздражённо хрустя гравием.
У Скоблина заходили желваки. Он предполагал, что Май, будучи подшофе, блефует, но не думал, что так бездарно. Взбесившегося быка дед вознамерился остановить щелчком по лбу. Парой сырых батальонов, наскоро сколоченных из пленных! Одно название, что марковцы!
Полковник Пашкевич не терял минут, остававшихся до отправления состава, обходил остатки своего полка. Вблизи убогость экипировки ужаснула.
При формировании первый и второй батальоны посчастливилось обеспечить английским обмундированием, третий – грубым мешечным. Шинелей тогда хватило только офицерской роте. На фронт полк выступил в июле, о тёплой одежде в ту пору не думали. Как заведено в России-матушке, понадеялись на импровизацию – авось, экипируемся по ходу пьесы. Ан, оглянуться не успели, зима катит в глаза!
В первой шеренге стояли ударники в шинелях, а в глубине строя – наряженные во что придётся. Стёганые теплушки, крестьянские кожухи, кацавейки, чуйки[80], цивильные пальто. Всё с чужого плеча, заношенное, драное. Погоны, преимущественно самодельные, смотрелись на партикулярной[81] одежде нелепо, как седло на корове.
Тонкие парусиновые сапоги, в которые изначально обули корниловцев, у большинства порвались. Бросались в глаза наспех пришитые латки, проволока, которой были прикручены просившие каши подмётки.
Бойцы наперебой поздравляли Пашкевича с производством. Тот благодарил, бодрился, успокаивал, обещал скоро вернуться с пополнением.
– Командующий, командующий, – вдруг побежал по шеренгам шелест.
Ударники взяли равнение на вагон-салон, на площадку которого, будто на авансцену, вальяжно выступил Май-Маевский.
Его зарумянившиеся бульдожьи щёки